Благодатное сочувствие

Беседа с Лидией Григорьевой

Авторы:

и


Берег культуры, Самое главное
Темы: , , , , , , .

Лидия  Николаевна ГРИГОРЬЕВА – известный русский поэт, эссеист, фотохудожник. Автор двенадцати поэтических книг, двух романов в стихах, многих русских и зарубежных радиопрограмм и телефильмов («Цветаева в Лондоне», «Гумилёв в Лондоне», «Скрябин в Лондоне» и др.). Много работает в созданном ею жанре «Фотопоэзия». Автор книги эссе «Англия – страна Советов». Сборник стихов Лидии Григорьевой «Сновидение в саду» получил премию имени М.Волошина от Союза российских писателей «За лучшую поэтическую книгу года» (2009).
Родилась на Украине. Раннее детство провела на берегу моря Лаптевых. Школу закончила в Луганске. А высшее филологическое образование получила в Казанском университете. Долгие годы жила в Москве, занималась литературным трудом. С 1992 года со своим мужем – поэтом и прозаиком Равилем Бухараевым – живёт в Лондоне и Москве. Прихожанка собора Успения Божьей Матери и Всех Святых в Лондоне.

27_2011_4_grigoryeva

Настроена «на вечность»

— Лидия Николаевна, в Якутии многие знают и любят Ваши стихи, в основном по публикациям в лучших российских журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Звезда», «Арион», «Сибирские огни». Попасть на страницы этих изданий – всё равно, что получить «знак качества», и… это признание. Нынешний номер «Логоса» посвящён теме успеха. Как Вы к нему относитесь?

— Успех – понятие кратковременное. А я с детства – так уж получилось – была настроена «на вечность». И сейчас уже не стесняюсь об этом говорить, потому что жизненный опыт помогает отличить немотивированные амбиции от целеустремлённости и уверенности в правильности избранного пути.

Как это происходит, откуда берётся, кто закладывает ту или иную «программу» в детскую душу? Многие верующие люди знают, в каком направлении нужно искать ответы на эти непростые вопросы. Может быть, над маленьким украинским хутором в августе, в ночь моего рождения, случился большой звездопад, и меня словно бы слегка обожгло отблеском нездешних и недосягаемых далей и высей. Кто знает, тот поймёт.

Одна маленькая девочка уже в пять лет хотела «выйти замуж за канадского посла и ездить с ним на двухэтажном автомобиле». А мой сын – её ровесник – в ответ сказал, что хотел бы погибнуть за Родину. Их устремления со временем осуществились, потому что, наверное, были услышаны небесами. Ведь их устами говорила сама невинность. Сын мой вырос и похоронен в офицерской форме. А девочка замужем за очень богатым человеком. Каждый их них осуществился в том измерении (служение Отчизне – материальное благополучие), на которое уже в детстве была настроена лира его или её души (тогда ещё на ней должны были бы играть только ангелы).

27_2011_4_v-pushkinskom-muzee

В Пушкинском музее

Толком не всегда осознаваемая, неизвестно из каких времён (генетика? зов предков? дар свыше?) пришедшая внутренняя убеждённость (установка, сказали бы психологи), настроенность на то или иное далёкое будущее – играет в жизни каждого человека определяющую роль.

— У меня такого ощущения не было. Или я его не распознала… Наверное, поэтому интересно узнать, какой путь прошёл человек, рано почувствовавший призвание, чтобы добиться своей цели и стать поэтом? Какие усилия приложил? Ведь одного «хотения» мало.

— Желание создать что-то своё в искусстве уже в школьные годы стало у меня всепоглощающим. Это заставляло невероятно много читать, искать себя в разных жанрах. Уже в пятнадцать лет в областной газете было опубликовано моё первое стихотворение. Тогда же я стала вести детские передачи на областном телевидении. Знала наизусть немыслимое количество стихов и побеждала на конкурсах художественного чтения.

27_2011_4_3

По книге Лидии Чуковской изучала основы редактуры текста (желание стать писателем). Брала уроки музыки и, благодаря врождённой музыкальной памяти, могла узнать любой отрывок из классического музыкального наследия – от Сен-Санса до Малера. В областную филармонию приезжали столичные скрипачи и пианисты – не пропускала ни одного концерта. Настольными в отрочестве были книги по теории киноискусства и «Моя жизнь в искусстве» Станиславского. Альбомы живописи и книги помогли изучить теорию живописи. Маленький областной музей не мог порадовать художественными шедеврами. И я жадно поглощала, «фотографируя памятью», все доступные иллюстрации лучших образцов мировой живописи (пригодилось через многие годы, когда занялась «фотопоэзией»). Позже играла в университетском экспериментальном театре (желание стать режиссёром).

И всё – с наслаждением и жаждой сказать когда-нибудь «своё слово». Мне многое нужно было знать и уметь, ибо это (кто подсказал?) входило в мою профессию (Поэт? Писатель? Журналист? Режиссёр? Искусствовед? Теоретик кино?). Многие знания и умения помогли потом в жизни для заработка на хлеб насущный.

А творчество и его результат я никогда не измеряла в денежных единицах, хоть любила и люблю получать деньги именно за творческую работу, но в жанрах сопредельных собственно поэзии. В советские времена, когда со стихами было трудно пробиться, выручали поэтические переводы (по подстрочникам), радиопередачи, выступления перед читателями в библиотеках и концертных залах. Это неплохо оплачивалось. И не требовало никаких душевных затрат на приспосабливание к существующему строю. Многие поэты тогда так и жили: «ни единой долькой не отступившись от лица». Я не исключение.

В ранней юности был выбран и девиз существования в искусстве, помимо завещания Станиславского «Любить искусство в себе, а не себя в искусстве». Он был взят из стихов Поля Элюара (изучала французский, чтобы читать его в оригинале, и диплом защитила по его творчеству): «ПИСАТЬ РИСОВАТЬ ЧЕКАНИТЬ». С тех пор живопись словом, чеканный ритм строки, музыкальность авторской интонации стали для меня наиболее важными элементами стихосложения (да не побоимся этого слова!).

 

«Сегодня я – гений!»

—  Кто был для Вас примером в искусстве? Жаждали ли Вы прославиться или готовы были к жертвенному пути?

— О том, что можно быть гениальным и непризнанным (Ван Гог, Эмили Дикинсон), умереть молодым от голода и чахотки (Модильяни, Фёдор Васильев), что можно и великому поэту стать не избранным, а изгнанным (Данте, Бунин), что в расцвете творческих сил и таланта можно трагически погибнуть (несть числа), что после гибельной кончины может наступить для творческого наследия ещё и тьма полного забвения (Булгаков и Цветаева были забыты на полные 20 лет!) – этих ли примеров мне было мало, чтобы не стремиться к успеху и стараться не думать о нём как о чём-то естественном и необходимом, а уж тем более именно мною заслуженном? Они все не заслужили, а я – вот нате вам!

С мужем в Каире

С мужем в Каире

Жизнеописания великих людей многому могут научить чуткое сердце отроковицы или отрока, вступивших на путь самопостижения и самовыражения (ибо это – суть всякого искусства). А если к этому добавить жития святых – о стяжании спасения, но не славы… Без комментариев.

— Насколько опасным для души верующего человека – Художника в самом широком смысле слова – может стать соблазн упоения своим талантом, успехом? Всегда ли Мастер осознаёт, Кто и для чего вложил в его душу не только потребность, но и способность к созиданию? 

— Да, соглашусь, искусство, в том числе и поэтическое, часто находится на опасной грани, где порой всего один только шаг до самовосхваления, самоупоения и гордыни. И всё же в редких случаях художник имеет полное право на восторженную самооценку. Особенно если это заслужено и оплачено титаническим трудом по умножению евангелических «талантов», вложенных Господом в твои руки. Самые известные примеры: «Сегодня я – гений!» (А.Блок, закончивший поэму «Двенадцать») и «Ай, да Пушкин! Ай, да сукин сын!» (А.Пушкин, по завершении «Бориса Годунова»).

«Ты сам свой высший суд», – сказано гением сгоряча или даже в минуту отчаяния. Ибо вердикт выносит читатель. И вот тут всё внимание на ключевые цитаты, которые знает и помнит любой начитанный человек. Даже в кавычки их брать не хочется, настолько они вошли в контекст поэтического восприятия мира.

27_2011_4_6

Быть знаменитым некрасиво… Но пораженья от победы ты сам не должен отличать… Душа обязана трудиться и день, и ночь, и день, и ночь… Ты вечности заложник у времени в плену… Нет, никогда ничей я не был современник… Разбросанным в пыли по магазинам, где их никто не брал и не берёт, моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черёд… Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся, но нам СОЧУВСТВИЕ даётся, как нам даётся БЛАГОДАТЬ.

Вот эта благодать читательского СО-чувствия, то есть чувствования вместе с автором, отдалённым от тебя во времени и пространстве, и есть высшее из возможных достижений поэзии. Многие мудрецы и философы древности верили, что ПОЭЗИЯ ПРЕОДОЛЕВАЕТ СМЕРТЬ. И воплощённая в стихах душа человека навеки остаётся в мире.

Такому успеху каждый позавидует. Но именно его-то и труднее всего достичь.

А вообще наши земные успехи – скоротечны и преходящи. Хотя их иногда и приятно бывает припомнить, потому что они тоже результат вложенного в дарованные свыше таланты труда.

 

 «Онегин в юбке»

— Молодые люди даже не представляют, насколько трудно было пройти рогатки советской цензуры! Что помогло Вам, вопреки обстоятельствам, состояться и осуществить задуманное?                         

—  В шестом классе школы наш сын Василий написал сочинение на вольную тему «Почему я не хочу быть писателем». Там была такая фраза: «Не хочу быть писателем, потому что моя мама часто звонит в какое-то издательство, а потом плачет!». Зря учительница поставила ему тройку «за нераскрытую тему». В те давние советские времена книги наши годами лежали в издательствах. Ждали милости от предвзятых внутренних рецензентов и цензоров-невидимок. Тут уж или выжить, или вовсе не жить. Тогда я стала писать молитвы. Ни одной канонической не знала! Но писала свои. Помогало.

27_2011_4_4

Не люблю рассказывать о гонениях (реальных) со стороны партийных советских властей. Скажу кратко: и это было в моей жизни, как и в жизни наших поэтических сверстников. В семидесятые годы прошлого века это здорово тормознуло «пришествие в литературу» многих и многих талантливых людей – погибших, уехавших в добровольную эмиграцию или спившихся на родине от отчаяния и безнадёги.

Первые мои книги вышли изуродованными советской редактурой и цензурой, не допускавшей никакого упоминания слова «БОГ». И только в пословицах и поговорках его пропускали в печать, да и то исправляя заглавную букву на маленькую.

Прошли мы эти бурные речные пороги – и вышли на ровную воду. И куда приплыли? К успеху или в обратную от него сторону – не мне теперь решать.

 — Знаете, есть ещё ложная скромность. Иногда, бывает, надо просто рассказать: а что получилось? Какие страницы творческой биографии Вы считаете наиболее  успешными? Ведь путь любого из нас усеян не одними шипами?

— Большим успехом пользовались мои авторские программы на Всесоюзном радио (потом Радио-1) – «Поэтические встречи» и «Мастерская поэта» (1989 – 1994). Письма от слушателей из разных городов и сёл нашей необъятной когда-то страны носили в литературную редакцию радио мешками!

Наверное, можно сопрячь с успехом публикацию романа в стихах «Круг общения» в журнале «Литературная учёба» (№6, 1986) в окружении большого количества критических отзывов и статей. Венгерская «Литературная газета» назвала этот роман «Онегиным в юбке».

Успех сопровождал и песню «Магазин «Цветы» в исполнении Софии Ротару, она поёт её уже почти тридцать лет. Странное, структурно изломанное и нерифмованное стихотворение положил на музыку Давид Тухманов – изысканный и разборчивый композитор.

27_2011_4_2

Телефильмы, снятые в Лондоне совместно с РТВ, в девяностые годы долго не сходили с российских телеэкранов. Ну и так далее. А что стихи? А стихи мои давно живут отдельной от меня и неведомой мне жизнью. И вот тут да будет упомянута ещё одна составляющая литературного успеха – это встреча со СВОИМ ЧИТАТЕЛЕМ. И в последние 20 лет я такими встречами не обделена. Но и не избалована, к счастью. Есть просто удивительные истории на эту тему. Но не место и не время похваляться. Ещё многое нужно успеть сделать. Помолясь и приступим…

Тем более, что у меня много творческих планов. И среди них главнейший – это собрать материал и приступить к написанию книги о жизни православного подвижника и молитвенника архиепископа Керченского Анатолия (Кузнецова). Он, слава Богу, уже двадцать лет окормляет паству в лондонском храме Успения Божьей Матери и Всех Святых.

 

Там, где ангелы говорят по-английски

— Не потеряли ли Вы СВОЕГО читателя, переехав в Англию?

— При современных технологиях место жительства уже не играет такой роли, как раньше. Я всегда считала, что главное – это не где живёшь, а – зачем живёшь. Ведь книги мои все последние годы выходят в основном в России. Там же намного чаще, чем в других странах, проходят мои фотовыставки, презентации и творческие вечера. И ни одной вещи, ни одной картины или важной семейной реликвии мы из московской квартиры не перевезли.

В своё время переезд в Англию, к мужу, которого повлекли туда и хорошая работа, и глубинные духовные интересы, как это ни покажется многим странным, не был для меня радостным событием. Года два я не могла написать ни одной стихотворной строчки. Эту долгую немоту тяжело было вынести. Спасала шутка: «Здесь ангелы не знают русского языка! Говорят только по-английски».

Очень помогли мне слова архиепископа Анатолия Керченского в ответ на сетования о жизни в чужой стране: «Богу виднее, где вы нужнее!». Пришлось всерьёз задуматься над тем, зачем и для чего именно я оказалась в этом «послании».

На помощь пришла и сопредельная поэзии работа. Мне снова пригодились многие другие умения и профессии. Совместно с российским телевидением было отснято более десяти телефильмов о пребывании культовых русских поэтов и композиторов в Англии. Записала я и несколько больших программ о современной русской поэзии на радио Би-Би-Си. Стала писать эссе для «Литературной газеты» и русской зарубежной прессы. По четвергам слушала в лондонском соборе беседы митрополита Антония Сурожского. Молилась. Вразумлялась. И стихи вернулись.

27_2011_4_5

За последние двенадцать лет в России были изданы шесть книг моих стихов и роман в стихах, книга эссе и фотопоэтические «книжки с картинками» (даже не знаю, как их ещё назвать). Много было журнальных и газетных публикаций, откликов и критических статей о моих произведениях, выдвижения на премии.

Однажды в прямом эфире российского радио в мой адрес прозвучал резкий вопрос: «Разве можно стать русским поэтом за рубежом?!» Я ответила мгновенно и неожиданно для себя самой: «Может быть, и нельзя стать на чужбине русским поэтом, но нельзя и ПЕРЕСТАТЬ им быть, если ты уже поэт!» И спустя десять лет подпишусь под этими словами, потому что мы – не эмигранты. Мы просто работаем в далёкой стране, как нефтяники на вахте или геологи в дальней экспедиции в отрыве от родных мест. Жизнь тут, конечно, намного комфортнее, чем в тайге или в российской глубинке. Но от этого пряники не становятся слаще. Поверьте мне.

А от всех неприятностей, от невезения или ностальгии я знаю одно сильнодействующее лекарство –  это молитва. И, конечно же, любимая работа во всех её ипостасях.

 

Беседу вела Ирина ДМИТРИЕВА

 

Книги Лидии Григорьевой «Небожитель», «Сновидение в Саду», «Воспитание сада» и «Англия – страна Советов» можно заказать в интернет-магазине по адресу:

http://www.ozon.ru/context/detail/id/319176/

 

 

ЛИДИЯ ГРИГОРЬЕВА

 

Иерусалим

 

Холмы масличные – безлюдны.
Колючий воздух нас коснётся
шершавою щекой Иуды –
и отвернётся.

Висит в пространстве меж мирами
миражный город. Нас минуя
текут века. Но эти шрамы –
от поцелуя!

Вотще моление о чаше
вновь раздаётся в чаще сада.
Поднявший меч тут гибнет чаще
от камнепада.

***

Наверно, Господь мне не враг,
и всё же обрёк на недолю…
Я душу зажала в кулак,
не выпущу больше на волю.

Наверное, губят, любя…
Мне этой не внять благостыни.
И я заслонюсь от себя
последней молитвой о сыне.

***

Крепнут с годами печали несметные,
кажется – хуже не будет.
Все мы порою живём, как бессмертные,
словно бы нас не убудет…

***

Ученики бежали, спотыкаясь
о камни преткновения. Они
куда глаза глядят бежать хотели,
но темь была, хоть выколи глаза…
И прибежали в город, все в репьях
прилипчивых, в одеждах запылённых,
и мелкая горячечная дрожь
их долго била прямо на пороге
у входа в дом недавно приютивший
Его с учениками для пасхальной,
таимой от сторонних сотрапезы.
Теперь они остались без опеки,
но их никто не поднимал на пики,
не распинал и кости не ломал
сейчас, пока что… Это предстояло
по времени чуть позже, говорят
Деяния апостолов. Ни семя,
проросшее на храмовой горе,
ни время, что стояло на дворе
их рассудило – вечность им судья
и Тот, кого они тогда смогли оставить
на горней плахе Промысла Господня.
Он их простил. И с ними – тьмы и тьмы…
Средь них, прости нас Господи, и мы.

Ученик

 
Он закрыл свою дверь на засовы,
чтобы в ступе воды натолочь.
Лисы лают и ухают совы.
Кто же спит в Гефсиманскую ночь?

Он, в надежде укрыться от доли,
всех изгнал из укрытия прочь,
и остался без хлеба и соли,
и не спал в Гефсиманскую ночь.

И записывал Слово украдкой,
до писания больно охоч.
И уснул над заветной тетрадкой.
И проспал Гефсиманскую ночь.

***

Зачем-то тянет нас в другие страны
из отчей неисхоженой земли…
Не заживляй мои сквозные раны!
Они мне в покаяние даны.

Скажу, поймав сочувствие во взоре,
отметив жалость чью-то невзначай:
не заживляй моё живое горе!
Заслуженных терзаний не смягчай…

***

В саду, где бабочки, шмели,
жуки, стрекозы, осы,
слова в муку перемели,
чтоб подкормились розы.

В саду, где розовый настой,
душистые левкои,
постой в безвестности простой,
безмолствуя, ликуя…

И если будет суждено,
увидишь в веки кои,
как прорастёт твое зерно
в словесном перегное.

***

Без покрова, без крова,
бродят меж горных сёл
розовая корова
и голубой осёл.

Буря ли рвёт и мечет,
валом ли снег валит,
птица ли прощебечет,
голубь ли прогулит,

выйдут ли из схорона,
выслав вперёд гонца,
белая ли ворона,
чёрная ли овца –

все не стоят на месте,
всякий любому рад,
все соберутся вместе
у Вифлеемских врат.

Эти незлые звери.
в пагубе и гоньбе,
братья мои по вере,
разуму и судьбе.

***

Хоть дни мои весьма
бесславны и рутинны,
алмазная резьба
осенней паутины
сияет и горит,
и свет небесный множит.
И пусть душа болит,
но любоваться – может.

Что войдет

***
С. Михайлову
 
В этом мире, где всякий обижен
на судьбу, на недолю и др.,
сад небрежно одет и подстрижен –
перерос, износился  до дыр.

И погодою злою поруган,
отряхает свой ветхий наряд.
Поражённые зимним недугом
ветви ноют, суставы хрустят.

Но таимые соки земные
и потоки небесных лучей
исцелят и деревья больные,
и кусты – поискусней врачей.

Как бы мы, вероятно, хотели,
эту силу и мощь обрести:
словно сад, на последнем пределе
заупрямиться – и расцвести…

***

Квартира наша зимой,
заснеженный вид красивый.
Приеду побыть с тобой,
сын мой неугасимый!

Квартира наша в Филях
для нескольких поколений…
Семейный цветок зачах,
на стенах то пыль, то иней.

И ты мне уже не подашь
на старость воды и хлеба.
Наш двадцать второй этаж,
как двадцать второе небо.

И в маревой снежной мгле
квартира, как пункт конечный:
там сын наш на смертном одре,
невидимый и предвечный…

Пещера Илии

Глаза прищурю, рот ощерю:
наждачен ветер Иудеи.
Я в святоотческой пещере
и помолюсь, и порадею.

Тут Илия – под Божьим оком –
гоним окрестным был народом,
пришельцем слыл, а не пророком,
бездельником и сумасбродом.

Природное упрямство бычье
да шкура тёплая, овечья.
Косноязычное величье –
громоподобное наречье.

Пылит песчаная дорога,
бредут паломники, от века
ветхозаветного пророка
уже не чтя за человека.

Мы это с детства помним сами:
когда дождям пора излиться
и над российскими лесами
гремит Илья на колеснице.

***

Буду лакать молоко и мёд,
обогащусь летами…
Но эта пустыня не зарастет
травами и цветами.

Буду ходить, говорить, дышать,
словно бы молодая…
Но перестанет земля рожать,
там, где пройду, рыдая.

***

Больно стоять на слепящем свету
ангелам чёрным в зимнем саду.
Полупрозрачный траур расцветки –
чёрные крылья и чёрные ветки.

Встану ли утром, ко сну ль отойду,
вижу стоит в поднебесном саду
в свете неистовом и раскалённом
траурный ангел с крылом опалённым.

***

Господи! Вижу Твою зарю,
огненное знамение!
Не разбазарю, не раздарю
данное мне имение…

Примется пламя зари лизать
ризы неопалимые,
вот я тогда и пойду писать
эти слова голимые…
***

Над рукописью больше не корплю,
а засеваю файлы, словно нивы…
Но всё-таки черновики люблю!
Хочу копить и заводить архивы!

Хочу писать, вычёркивать, терзать,
трястись над каждым вымученным словом.
Как чётки на основу нанизать
тот крестный путь, что был мне уготован…

***

С откоса ли летит моя телега –
я плачу и кричу.
Потом встаю, иду по воле Бога
домой или к врачу.

Стою ли я у смертного порога,
стенаю и зову.
Я помощи всегда прошу у Бога,
во сне и наяву.

Забота ли опять меня калечит:
я словно не живу…
Напрасно всё. И только вера – лечит,
и держит на плаву.

 

Зал ожидания

Жизнь проведя в плену призвания,
не знала, что это такое:
стихи для зала ожидания
и для приёмного покоя.

Как жить в кручине укоризненной,
значенья слов не умаляя,
в ажиотажной и болезненной
толпе стихи не распыляя?

Чтоб жизнь, рекламой отмечаема
навязчивой и громогласной,
на люди вышла и нечаянно
в толпе увязла непролазной.

Иль чтоб, гордыней побуждаемо,
от глаз людских таилось слово,
пока почтенна и читаема
одна словесная полова.

Но так ли уж пусты мечтания,
чтобы поэзии страницы
листали в зале ожидания,
в автобусе или в больнице.

Источник

Шёл по стезе и целебный нашёл,
щедрый источник:
ветхий, исписанный карандашом
мятый листочек.

Был бы научный иль профитный риск,
если бы это
был не листок, а компьтерный диск
или дискета.

Те письмена, не поняв ни аза,
выронил снова…
Северный ветер унёс в небеса
рукопись Слова.

***

Учительница Марь Иванна
проснулась рано.

С утра проверила тетрадки.
Вскопала грядки.

Воды с колонки наносила.
И поросёнку намесила.

Телушке сена набросала.
Взяла с собою хлеба, сала.

Умылась. Вышла на дорогу.
Поспела к первому уроку.

2 комментария

  1. Какой прекрасный и мудрый человек!
    И какие глубокое и искренние стихи.

    • Так и есть, Артемий! Прекрасные стихи! И прекрасный человек!

Комментарии не допускаются.