На вопросы читателей отвечает священник Михаил ЗАЙЦЕВ
– Насколько греховные помыслы отличаются от греха совершённого? Я ничего плохого не делаю, но внутри иногда бывает какая-то агрессия. Поэтому страшно идти исповедоваться. И вообще, с каким грехом даже соваться на Исповедь не стоит, близко к церкви подходить?
Наталия А.
– Наташа, дорогая, такого греха в природе нет. В Евангелии Пётр спросил: «Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз?», Христос ответил: «До седмижды семидесяти раз» (Мф. 18, 21-22), то есть столько, сколько просят прощение. В другом месте говорится, что «всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится» (Мф. 12, 31) – практически только один грех.
Но за этим вопросом что стоит? Недоверие к Богу. Когда человек занимает такую позицию, значит, у него внутри уже произошла трагедия: на какой-то грани он перестаёт доверять милосердию Божию, он перестаёт верить в то, что любовь Господа выше всего того, что мы все вместе можем сделать.
Вопрос надо ставить не так – с каким грехом нельзя идти на Исповедь? Следует спросить – а с каким сердцем нельзя идти? Если сердце покаянное, если оно доверяет Богу, ищет Его, нет ничего, что бы не потеряло над нами власть. А если сердце растворило в себе эгоизм, эгоцентризм, пожалуй, не надо идти на Исповедь, потому что я уже иду не к Богу, я к себе иду – пытаюсь уйти от себя и прихожу обратно к себе.
А что касается помыслов – они всем в голову приходят, за исключением людей особой святости. Хотя в Патериках пишется, что большая часть человечества до конца жизни будет подвергаться нападкам худых желаний и мыслей. И здесь не это важно, а то – принял ли я их.
Если коротко отвечать – тот помысел, который я не принял, как норму, как допущение действия, не следует к себе относить, надо про него по возможности забыть поскорее. Если же я согласился с этим помыслом, вне зависимости от того, дошло ли до конкретных человеческих действий, грех состоялся. Потому что сердце отравлено, а, по словам Господа, именно из сердца всё исходит.
Физическое действие – это констатация того, что уже состоялось внутри. Тем более что ограничить внешнее проявление греха может другой грех – тщеславие, например, боязнь того, что о тебе плохо подумают, осудят.
– Мои бабушка и дедушка уже старые люди, бабушка была крещёной, а дедушка нет. Они вряд ли будут что-либо слушать о вере и уже не смогут постичь глубину христианского учения. А что будет, когда настанет их последний час? Я хочу, чтобы они спаслись, а ведь некрещёных не исповедуют. Но я верю, что Господь не оставит нас, и каждого человека Он ведёт к спасению своим путём. В этом мой вопрос.
Александра Т.
– Тут сразу несколько вопросов поставлено. Всех ли Господь ведёт ко спасению? Да, безусловно. Господь всех хочет спасти. Другой вопрос, что спасение происходит на грани желания Бога нас спасти и нашего искреннего отклика в этом деле. Нет тех, кого Бог не хочет спасти, но мы, люди – богоподобны, у нас есть право выбора. Если я откликаюсь с доброй волей, да, спасение состоится.
Что касается невозможности для бабушки и дедушки постичь христианское учение – не глубина познания веры определяет спасение, а желание принять Бога. И малоразвитые, умственно повреждённые, и гениальные дети любят своих родителей, равно те и другие могут родителей не любить. Поэтому спасение определяется не мерой познания, а тем, насколько моё сердце открыто для Бога. Кто для меня Бог? Нужен ли Он мне? Можно не знать Символа веры, можно даже не читать Евангелия (мы знаем такие примеры) и быть очень близким к Богу. Опять всё возвращается к нашей личности.
По поводу крещения. Есть моменты в истории Церкви, когда люди некрещёные спасались, но не потому, что были некрещёными, а потому, что по каким-то условиям не смогли креститься, хотя и хотели. Вот это принципиально важно. Я бы даже больше сказал. Формальное крещение не спасает. Крещение без покаяния не спасает. В Церкви ничего не бывает механически. Если нет веры и покаяния, всё, что мы знаем о Церкви, не работает, проходит мимо нас.
Что тут посоветовать Александре? Если у тебя вера глубокая, молись, чтоб Господь их сердце тронул. Ведь если дедушку даже под каким-то формальным предлогом покрестить, а Христос не стал для него чем-то важным, то это ничего не даст.
Молиться надо, и говорить с ними на том языке, который бабушка и дедушка готовы принять. Самыми простыми словами. В первую очередь они должны осознать, что за порогом земной жизни продолжается жизнь. Пока человек не вместит в себя своей бессмертности, вера не нужна. Зачем? Можно внешними какими-то штучками заниматься, но это не собственно церковная жизнь. Спасается человек для вечности, а если для меня вечности нет, зачем мне тогда Церковь, зачем Сам Христос?
Можно привести человека к Богу без единого слова – просто жизнью. С другой стороны, в Церковь сегодня пришло много людей, вчера ещё мало что знавших о Евангелии, о Спасителе. Как говорит Серафим Роуз, «чем ниже степень богопознания, тем выше пророческий зуд». У нас у всех зуд проповеди. Но плоды такой проповеди ничтожны. Их практически нет. Почему? Страшная пропасть между тем, что я хочу донести, и тем, кто я есть.
Конечно, можно изнасиловать рассудок человека, что мы сегодня в сектах наблюдаем, зомбировать, закодировать, дать установку, но это не приход целостного, неповреждённого человека к Богу. Одним словом, надо самому жить по заповедям. Мы должны обратиться к примеру евангельскому. Господь проповедовал, прежде всего, образом Своей жизни. Да, Он говорил, но это были слова, подтверждённые жизнью.
И ещё. Может быть, я скажу жестокие слова, но мы не должны впадать в юношеский максимализм. Мы знаем, что значительная часть людей не спасётся. Да, надо сделать всё для того, чтобы близкие нам люди спаслись, но ни в коем случае не следует впадать в уныние и отчаяние. Это было, есть и будет. И не в наших силах это изменить. Сам Господь не смог повернуть к покаянию всё человечество. Из Святого Писания мы знаем, что, чем дальше от Рождества Христова, тем меньше будет спасённых.
– Зная точно, что человек не будет допущен к Причастию, зачем ему идти на Исповедь?
Татьяна П.
– Знаете, человек хочет летать на самолёте, а его врач не допускает. Но если стремление летать есть, он всё равно будет ходить к врачу – придёт время, и, может быть, этот врач ему поможет обрести ту форму, которая позволит допустить его к полётам.
Тут проявляется наша нетерпимость. У нас нет выдержки. И всё так – «пятилетка за два года!», «даёшь то-то и то-то!»… Мы никак не можем ровно, гармонично, без истерик подойти к Богу. Причастие необходимо, но в него же вырасти надо. И уже само желание причаститься Христу даст сил не один раз сходить на Исповедь и не быть допущенным до Причастия, а гораздо больше.
И потом не надо Исповедь и Причастие так тесно взаимосвязывать. Это два разных таинства. До сих пор во многих поместных Церквях, например, в Греческой, человек может причащаться часто, исповедуясь, скажем, несколько раз в год. Так что не надо профанировать Исповедь.
– Я сама не исповедуюсь, но одна моя знакомая идёт на Исповедь, точно зная, что она не обо всех своих грехах расскажет священнику. Прощаются ли грехи в такой исповеди – хотя бы те, что названы, или же из-за того, что человек хоть малость сознательно утаил, Бог не прощает исповеданные грехи? Не будет ли богохульством такая лживая исповедь?
Татьяна П.
– Пусть приходит. Если ты хоть в одном грехе искренне каешься, это уже хорошо. Иди с тем, что есть. У Иоанна Златоуста есть поучение для жадных людей о том, как научиться подавать милостыню: сначала отдай то, что собирался выбросить; потом научишься делиться тем, что тебе не очень нужно; затем ты отдашь то, что тебе необходимо; со временем отдашь последнее. Ещё Лао-Цзы говорил: «Путь в тысячу ли начинается с одного шага».
Иди с тем, что есть. Я даже на своём небольшом опыте могу сказать: те люди, которые с маленьким грехом приходили, но искренне, они как за ниточку, постепенно всё остальное из себя вытягивали. Бывает даже, что твой тяжёлый грех не даёт исповедовать та маленькая кочка, которая перед тобой стоит. Ты её скосишь – дальше сможешь идти. Замечательно то, что человек думает об этом: Господи, как я перед Тобой стою.
Вообще, потрясающе – некоторые на Исповеди готовы рассказать в малейших деталях, что и где они совершили, порой останавливать приходится. А вот этого переживания: «Господи, с каким я сердцем к Тебе иду!» – нет. Есть автоматизм, магизм: я пришёл, чётко все грехи из книжки выписал – целая тетрадка на восемнадцати листах, а переживания Бога и своего состояния перед Ним нет. Вот это, пожалуй, гораздо страшнее.
А когда человек идёт и говорит: «Да, Господи, у меня пока нет сил, у меня нет веры, чтобы всё сказать, я иду такой, как есть, прими меня» – примет. Не думаю, что разбойник на кресте вдавался во все детали своей жизни. Он главное понял: «Я мерзавец, а Ты – Господь, и Ты меня помяни в Царствии Твоём» – и спасся. Важен сам момент доверия Богу. Пусть пока в малом.
Знаете, бывает, человек болеет какой-нибудь интимной болезнью, приходит к врачу, и ему стыдно, особенно если доктор другого пола. Больной начнёт с малого, но со временем всё откроет, если исцелиться хочет. А грех – это болезнь. Ну да, некоторые болезни стыдны, потому что заработаны не очень нормальной, не слишком благочестивой жизнью, но, постепенно исповедуя их, раз за разом человек от них освобождается.
У меня недавно палец болел, его зашивали. Кровь засохла, и эта болячка очень раздражала. Я её потихонечку отрывал: отковыряешь с краешка, подсохнет, потом ещё кусочек оторвёшь, а потом раз – и всё снял, чистая кожа осталась. Так и здесь.
Это замечательно, что у молодых людей есть такое переживание Бога. Гораздо важнее его не потерять. Не то, что научиться приходить и смело говорить: «Я сблудила, своровала, осудила». А не потерять этого трепетного страха. Ведь вопрос-то какой глубины: мне страшно, что я не то сделала перед Богом! Даже в среде церковной такое переживание, увы, далеко не норма.
Разумеется, всё сказанное не означает, что человек может приступать к Таинству Причастия, с лукавыми мыслями, сознательно утаив что-то от священника.
Очень насущные вопросы по исповеди.
Рады, что ни вопросы, ни ответы не устарели)