Почитание святого предполагает, что мы не только знаем его житие, но и пытаемся откликнуться на его жизнь своей собственной. Возможно ли это вообще, если человек отделён от нас пространством и временем, принадлежал к другому народу и несхожей культуре? Удивительно, но часто, несмотря на географическую и хронологическую отдалённость, святой вдруг оказывается нам очень созвучным, а его призыв – абсолютно современным. Таков и наш сегодняшний герой – пророк, живший в Иерусалиме в VII-VI веках до Рождества Христова.
Нередко мы представляем себе библейских пророков эдакими Нострадамусами, предсказателями грядущих событий. На самом деле ветхозаветный пророк – в первую очередь тот, кто сообщает соплеменникам нечто об их нравственном облике в глазах Божиих. Господь не даёт точного указания на будущее через Свой рупор, но предлагает версии развития событий, зависящие от этического выбора людей: «Если народ этот, на который Я это изрек, обратится от своих злых дел, Я отлагаю то зло, которое помыслил сделать ему» (Иер 18, 8). Эта нефиксированность будущего – возможность покаяния, предотвращающего гнев Божий, – общая для всех пророков Библии, и для Иеремии она является важнейшим элементом его пророческого слова.
Споря с Богом
Первое, что бросается нам в глаза в образе Иеремии, – глубочайшее одиночество, которое он пронесёт через всё своё служение, отторжение его всем иудейским обществом: «Не сидел я в собрании смеющихся и не веселился: под тяготеющею на мне рукою Твоею я сидел одиноко, ибо Ты исполнил меня негодования» (Иер 15, 17). Иеремия предстаёт перед нами маргиналом, который не тратит слова на пустые формы вежливости, но говорит каждому правду, какой бы страшной она ни была.
Эта «социопатичность» Иеремии не от него – от Бога: Господь прямо запрещает пророку сочувствовать иудеям, катящимся всё глубже в пропасть национальной катастрофы: «Не входи в дом сетующих и не ходи плакать и жалеть с ними» (Иер 16, 5). Почему Бог не позволяет Иеремии проявить простую человеческую солидарность со своим народом? Человек, скованный приличиями и предрассудками общества, оказался бы не столь решительным вестником, как бросающий всем вызов и рвущий с традициями маргинал.
Но не только с людьми не находит согласия Иеремия. Прямым вызовом, сомнением в праведности путей Всевышнего являются его речи к Богу: «Праведен будешь Ты, Господи, если я стану судиться с Тобою; и однако же буду говорить с Тобою о правосудии: почему путь нечестивых благоуспешен?..» (Иер 12, 1). Некоторые его речи наполнены не просто сомнением, они граничат с прямым богохульством: «Неужели Ты будешь для меня как бы обманчивым источником, неверною водою?» (Иер 15, 8). Он бросает Богу вызовы довольно дерзкие, аналогом которых в Библии является лишь «судебный процесс» Иова, а в ближневосточной литературе того периода мы и не встретим такого непочтительного отношения к божеству. Иеремия препирается с Богом, оспаривает Его решения, сомневается в правильности и нужности своей миссии: «Я не спешил быть пастырем у Тебя и не желал бедственного дня» (Иер 17, 16).
Мало о ком из пророков мы можем сказать, что знаем об их внутреннем борении. Нам известны истории призвания перво-Исайи, Даниила, Иезекииля, Амоса, но в их словах мы не находим явных свидетельств внутренней жизни, предшествовавшей «устоявшемуся», «пророческому» духовному состоянию. Кажется, что им всё понятно, что, получив от Господа задание возвестить людям те или иные нравственные истины, они более или менее успешно с ним справляются, оставив позади все колебания и сомнения. Иеремия не таков. Он озадачен вопросом оправдания Бога и собственной миссии.
Однако парадоксальным образом честный в своей дерзости пророк оказывается праведнее внешне благочестивых, спокойных до равнодушия слушателей. Гораздо более, чем ропот Иеремии, страшно душевное расположение безразличных жителей Иерусалима, не желающих даже выслушать пророческий призыв, которые говорят: «Не надейся; мы будем жить по своим помыслам» (Иер 18, 12).
Нельзя пророкам о пороках…
И в наши времена Иеремия был бы фигурой эпатажной, если не скандальной. Он прославился рядом поступков, которые в гораздо более поздней христианской традиции получат название «юродство». Целью их было привлечение внимания к своему призванию и к серьёзности своих слов.
В начале своего служения при царе Иоакиме Иеремия изготавливает хомут (ярмо), который кладёт себе на шею; такие же хомуты он посылает царькам окрестных государств в знак того, что все они будут порабощены Вавилоном. В Иудее такая проповедь воспринимается однозначно как вражеская пропаганда и паникёрство. Его соседи-священники по «дачному» пригороду Иерусалима, Анафофу, пытаются запретить ему: «Не пророчествуй во имя Господа, чтобы не умереть тебе от рук наших» (Иер 11, 21), но настоящий пророк не остановится в выполнении своей миссии даже перед лицом угроз.
Другой акт юродства Иеремия совершает близ городской свалки в Ге-бней-Хинном (там и сейчас свалка, по крайней мере в 2005 году я её видел: в арабских районах принято мусорить где попало). В присутствии высшего духовенства он разбивает глиняный кувшин, чтобы наглядно продемонстрировать полномасштабность разорения Иудеи и Иерусалима.
Проповедь против «частных» грехов не вызывала серьёзной реакции со стороны правящих кругов. Но слова о руководящей роли царских придворных и жрецов в нравственном разложении Иудеи стали поводом для применения к нему меры пресечения в виде заключения под арест в тюрьме у Вениаминовых ворот храма (если пойти по нынешней виа Долороза в город со стороны Львиных врат, то примерно в 150 метрах от входа на левой стороне улицы будет арабская школа – вот там и сидел Иеремия). У жречества имелось много поводов не любить его – одобренные ими елейно-официозные «пророки», как, например, Анания, возвещавший о конце халдейской оккупации, регулярно получали отповедь Иеремии. В итоге арестовавший негодного пророка Пасхор бен-Эммер окончит дни свои среди депортированных иудеев в Вавилоне, вопреки своим шапкозакидательским настроениям относительно Навуходоносора и халдеев…
Публичная проповедь Иеремии, его обличение царей, государственных и религиозных деятелей достигают одного из наиболее ярких моментов, когда ученик Иеремии Варух читает первую версию книги Иеремии в иерусалимском храме в присутствии значительной аудитории. Новости об этом доходят до царя иудейского, и вот уже Варуха приглашают устроить закрытые чтения свитка в администрации Иоакима в кругу высших чиновников. Те получают культурный шок – при них ещё никто из иерусалимского истэблишмента не произносил таких слов о царе – и спешат известить Иоакима. Затем свиток зачитывают царю. Реакция его показательна: по ходу чтения царь отрезает по три-четыре колонки от свитка и сжигает в огне. Ну и правильно: чего слушать этих антигосударственных паникёров и халдейских агентов, грозящих: «Придет царь Вавилонский и разорит землю сию, и истребит на ней людей и скот» (Иер 36, 29).
Воля свободна
Ближе к концу служения Иеремии, пока тот ещё на свободе, несмотря на ненависть к нему верхушки жречества и армии, царь иудейский Седекия посылает к пророку запрос о дальнейшей судьбе Израиля. Царь хочет чуда, которое, вопреки нежеланию менять себя, свою жизнь по доброй воле, отвратило бы от жителей Иерусалима несчастье. Тут Иеремия очень ясно сообщает царю о двух вариантах развития событий: что будет, если тот покается (и в чём конкретно должно заключаться деятельное покаяние), и что будет, если тот продолжит игнорировать пророческую весть.
Этот эпизод замечателен для прояснения библейского учения о свободе воли. Ни об одном из вариантов судьбы Иерусалима Господь не говорит как о заранее определённом факте. Оказывается, всё в руках человека, и мы даже знаем, как его зовут, – Седекия, царь иудейский; от его нравственного выбора зависит участь нации, Господь не решает за него без него: «…Производите суд и правду и спасайте обижаемого от руки притеснителя… и невинной крови не проливайте на месте сем. Ибо если вы будете исполнять слово сие, то будут входить воротами дома сего цари, сидящие вместо Давида… А если не послушаете слов сих… дом сей сделается пустым» (Иер 22, 5).
Небольшими усилиями над собой и чуть большими – над всем иудейским обществом Седекия и его приближённые могли отвратить гнев Божий. Не молитвами Иеремии – тому было чётко сказано, что молиться за этот народ бесполезно, пока он не изменится внутренне, – а обращением своего сердца к законности и правде.
Нет никакой предрешённости, и именно этим богословие Библии и апостольской Церкви отличается от учения многих других религий и философских систем. Библия не знает ни «плохой кармы», заработанной в «прошлой жизни», которая действует даже если человек уже давно сменил расположение своей воли от зла к добру; ни материалистического детерминизма, когда по изначальному состоянию Вселенной мы можем рассчитать волновую функцию любой частицы; ни Кальвиновского предопределения некоторых к раю, а других к аду. Оказывается, всё в наших руках!
И на вопрос о причинах национального бедствия Иеремия получает ответ в конце своего пути, уже после разрушения Иерусалима: Господь «не по изволению сердца Своего наказывает и огорчает сынов человеческих. Но когда… неправедно судят человека пред лицем Всевышнего, когда притесняют человека в [судебном] деле его: разве не видит Господь?» (Плач Иер 3, 33-36).
Тот, кто занимает высокое общественное положение, в своих руках держит не только свою жизнь, но и судьбу вверенного ему народа – скатится ли тот в пропасть безнравственности или будет ходить по путям правды. Если царь оказывается властителем только по внешним атрибутам, то Иеремия пригвождает его ехидной иронией: «Думаешь ли ты быть царем, потому что заключил себя в кедр? отец твой ел и пил, но производил суд и правду, и потому ему было хорошо» (Иер 22, 15). Тут имеется в виду роскошный дворец, выстроенный из кедра, в южном пригороде Иерусалима, близ деревни Рамат Рахель, остатки которого раскопаны археологами в настоящее время. Поскольку у иудейского царя кончились средства (всё ушло на дань фараону), то население на строительстве этого дворца отбывало повинность бесплатно.
Такой государь оказывается не помазанником Божиим, но узурпатором короны и захватчиком всех этих красивостей, принадлежавших иудейским царям до и после Седекии: кедрового дома в Иерусалиме, зимнего дворца, где царь собственноручно сжёг свиток Иеремии, города Давидова, развалины которого сегодня показывают туристам, высоченной башни «Мигдаль Давид» у Яффских врат старого города, замка на скале на Мёртвом море… И как заканчивается такое «славное» царствование, тоже предупреждает Иеремия: «Не будут оплакивать его: «увы, государь!» и: «увы, его величие!». Ослиным погребением будет он погребен; вытащат его и бросят далеко за ворота Иерусалима» (Иер 22, 18-19).
Победившая жертва
В течение всего служения Иеремии его периодически обвиняли в том, что он – агент халдеев, т.е. вавилонян. Перед вторым взятием Иерусалима он решает скрыться от возможных военных действий в «земле Вениаминовой» (на самом деле в ближнем пригороде Иерусалима, там где сейчас находится Еврейский университет, на холме Гиват Шауль). На «блокпосту» при выходе из города его задерживают по подозрению в переходе на сторону вавилонян, и тут репрессивная машина иудейских царей закручивается со всей силой. Задержание происходит довольно грубо, причём операцией руководят уже не священники, а армейские начальники. Затем его надолго помещают в частный дом некоего клерка Ионафана, превращённый в тюрьму.
Царь Седекия вызывает Иеремию к себе – не на допрос, а как духовного советника и всё ещё как пророка. Иеремия по-прежнему говорит царю всё, что думает, но просит его сменить условия заключения на более терпимые. В этом коротком эпизоде видна вся трагичность последних лет Иудейского царства – царь больше не контролирует своих военных, которые бросают авторитетного для него же самого человека в тюрьму. Седекия явно стесняется своих придворных (ведь он испрашивает совета у политзаключённого – агента халдеев и паникёра Иеремии!) и открыто признаётся жрецам, чиновникам и военным: «Царь ничего не может делать вопреки вам» (Иер 38, 5).
Седекия поначалу смягчает условия содержания Иеремии, переместив того из частной тюрьмы в государственную. Однако элита требует для него уже смертной казни. Лишившийся реальной власти царь не в силах противостоять и поэтому для начала бросает Иеремию в яму с грязью. Вряд ли бы он протянул там долго, но у него находится сторонник среди чиновников царской администрации, который добивается извлечения пророка из ямы.
На очередной вопрос царя: что, мол, предскажешь? – следует вполне традиционный для проповеди Иеремии ответ. Бессилие царя противостоять дворцовой верхушке проявляется ещё раз – он просит пророка притворно сообщить знати, что просил за себя, а не пророчествовал о народе и государстве.
Миссия Иеремии, с точки зрения внешнего наблюдателя, закончилась полным провалом. Цари делались только хуже, что в религиозном отношении, что в правовом – продолжались идолопоклонство, внесудебные расправы, в том числе, в отношении самого Иеремии. Пророк-неудачник? С точки зрения земной истории – да.
Но если мы подумаем о том, что свидетельство Иеремии о возможности в любой ситуации разного нравственного выбора, с разными последствиями, происходящими из этого выбора, блестяще подтвердилось ещё при его жизни, наша оценка будет совсем другой.
Хотя современники Иеремии не последовали его словам, чтобы избрать правду, а не ложь, правда Божия восторжествовала через его слово. Чиновники Седекии и Иоакима, оптимистически вравшие в угоду царю, «пророки», священники, допустившие идолослужителей в храм, воины, выкручивавшие руки пророку, – все они не оставили нам даже своих имён, а Иеремия почитается теперь всеми христианами.
Андрей ЗАЯКИН