«Вы когда-нибудь видели глаза святого?»
Так – вопросом на вопрос ответила Тамара Михайловна Лобанова, когда я попросила её вспомнить и рассказать о священнике Николае Николаевиче МИРОНОВИЧЕ. «Он был очень красив душой, его глаза голубые святость излучали, в них утонуть можно было», – добавила она.
В жизни отца Николая, как в зеркале чистом, отразилась трагедия всей страны, народ которой уничтожали физически в лагерях ГУЛАГа, но что ещё страшнее – духовно, порабощая души ложными целями, ценностями и, главное, страхом. Многие наши земляки признавались мне, что ничего не могут поведать о своих родственниках, которые были священнослужителями, потому что родители скрывали эти факты от своих детей – боялись: репрессий, неприятностей на работе, насмешек. Победить страх могли только любовь и только вера. И в те тяжёлые для христиан времена находились люди, чьи любовь и вера преодолевали страх.
28 декабря 2001 года в «Благовесте» (газета «Якутия») был напечатан рассказ матери и дочери – Дарьи Максимовны и Агнии Ивановны Домашенко, тепло вспоминавших об отце Николае Мироновиче. В их семье батюшка жил последние годы своей жизни. Сейчас мы повторяем эту публикацию, но только с правками.
Дело в том, что епископ Якутский и Ленский Зосима (Давыдов) посвятил отцу Николаю гораздо более глубокую, серьёзную статью (опубликована в материалах ПСТГУ и «Якутском архиве»), основанную на архивных данных, в которой, правда, использовал и это интервью, что нам приятно. И поскольку в материале владыки факты изложены более достоверно, мы сочли необходимым внести некоторые исправления в текст.
С режиссером А.Е. Щербаковым
Священник Николай Миронович родился 6 января 1895 года в Ковенской губернии Поневежского уезда (ныне Литва), в деревне Гегобросту, но детство провёл в Польше. Отец его, белорус по национальности, происходил из рода потомственного духовенства. А мама, Юлия Николаевна Будзилович, учительница, принадлежала к польскому дворянкому роду, имела светское воспитание, любила, как рассказывал сам батюшка, увеселения, но, тем не менее, вышла замуж за человека, выбравшего священническую стезю.
Николай родился очень больным ребёнком, и мать его ездила к знаменитому протоиерею Иоанну Кронштадтскому. Тогда за советом и молитвенной помощью стремились к святому в Петроград люди со всей России, и пробиться к нему было очень трудно. Юлия Николаевна переоделась в обыкновенную крестьянскую одежду, но попасть на приём не могла. Однажды они с прозорливым старцем случайно встретились в коридоре гостиницы, и отец Иоанн ей сказал: «Что же Вы ко мне приехали, если у Вас на родине чудотворная икона Божией Матери есть – «Честаховская». Послушав совета святого, женщина отправилась поклониться этой иконе, и вот по молитвам матери перед чудотворным образом сын её выжил и, перенеся множество испытаний и горя, дожил до 85 лет.
В их семье служила нянька Марфа Степановна Анисимова, которая любила говорить: «Матушка, Ваше дело родить, а наше дело воспитывать». Она доживала свой век у отца Николая, сопровождала его повсюду, растила его детей.
Вымоленный матерью юноша решил полностью посвятить себя Богу. В 1921 году он стал дьяконом и служил в Виленской области. В 1936-ом протодиакон Николай был рукоположен во иерея и назначен священником в село Теляточи Брестского уезда.
1 сентября 1939 года, когда Германия напала на Польшу, отца Николая Мироновича мобилизовали в польскую армию. Пройдя краткосрочные медицинские курсы, он уже 5 сентября был отправлен поездом в г. Брест. Однако по дороге их состав попал под бомбёжку немецких самолётов, и священник получил сильную контузию. Его, раненого, доставили вначале в г. Белосток, а затем перевезли в военный госпиталь г. Вильно.
Дарья Максимовна рассказывала: «Когда фашисты напали на Польшу, они начали жестоко преследовать православных священнослужителей, и потому батюшка вынужден был бежать из страны», но источники, выявленные владыкой Зосимой, свидетельствуют о том, что на самом деле репрессии против Церкви проводила советская власть – началось закрытие храмов и массовые аресты среди православного духовенства. Вильно отошёл к Литовской республике. И хотя у отца Николая имелась семья – жена Лидия, четверо детей, на семейном совете постановили: батюшке нельзя возвращаться домой, а «остальные… как Бог даст». Решение далось нелегко – самому младшему сыну исполнилось всего десять лет. О нём священник особенно жалел и очень себя винил за то, что оставил таким маленьким.
Агния Ивановна предполагает, что бежал отец Николай через Западную Украину и Прибалтику, поскольку упоминал Пюхтицкий монастырь, Почаевскую Лавру. Но владыка Зосима пишет, что он служил в Вильно под началом сначала митрополита Литовского и Виленского Елевферия (Богоявленского), а затем архиепископа Дмитровского Сергия (Воскресенского). В июле 1940 года Литву, Латвию и Эстонию заняли советские войска, и эти территории вошли в состав СССР. «Настроение среди духовенства было тяжёлое, в том числе и у меня, каждый ждал репрессий. Никто не приветствовал приход большевиков, и каждый дрожал за свою шкуру», – вспоминал отец Николай.
Теперь мы знаем, что, когда войска фашистской Германии оккупировали Прибалтику и северо-западные территории СССР, православное священство активизировало своё служение там. Но отец Николай не мог рассказывать даже близким о том, что при немцах был миссионером Внутренней Православной Миссии в Литве. Он поведал только, что очень хотел принять монашеский постриг, когда узнал, что жена Лидия вышла замуж за его товарища. Батюшка простил супруге измену, но… 28 апреля 1944 года близ Ковно по дороге из Вильнюса в Ригу в машину митрополита Сергия, который намеревался постричь его в монашество, попала бомба. От машины и людей ничего не осталось. Отец Николай воспринял это как Божий знак и решил, что ему не следует становиться монахом.
Когда немцы начали отступать, никто из членов Внутренней Православной Миссии в Литве не ушёл на Запад. Священники верили, что им нечего бояться, поскольку они не были предателями и служили не немцам, а Богу и своей пастве. Уполномоченный по делам беженцев, тайный партизан, долго разговаривал с отцом Николаем и сказал: «Батюшка, Вас после войны наградят». Действительно, вскоре их «наградили». Все были арестованы.
После ареста священник попадает в Кресты, печально знаменитую Ленинградскую тюрьму. Там начинаются допросы, битьё, пытки. Один капитан ему посоветовал: «Батюшка, признавайся, может, останешься жив». Обвинили отца Николая в том, что он был «тайным агентом польской охранки 1929-1939 гг.», «агентом немецких разведчиков в период оккупации», кроме этого занимался «контрреволюционной деятельностью» и читал «проповеди контрреволюционного характера».
Священник долго отпирался, а потом признался, чтобы сохранить жизнь. «А так – поставили бы к стенке, и конец на этом, – говорит Агния Ивановна. – Невиновного человека запросто могли убить».
Отцу Николаю Мироновичу дали двадцать лет и ещё пять – «поражения в правах». Сначала он отбывал заключение в Норильлаге. Потом, когда его в шахте завалило и он получил контузию, батюшку списали и отправили под Иркутск, в Тайшет, где он и досиживал свой срок. Заключённых начали отпускать на волю сразу же после смерти Сталина, но священника освободили только в конце 1956-го (справка о полной реабилитации датирована 13 ноября 1956 года). Он, невинный, отсидел «всего» (!) двенадцать с половиной лет.
Один эпизод из лагерной жизни отца Николая очень его характеризует. На зоне всем мужчинам брили головы, но батюшка намазал волосы мазутом. Парикмахер не захотел машинку портить, и священника оставили в покое.
После освобождения первым делом отец Николай отправился в Иркутск. Архиепископ Палладий попросил его: «Поезжайте в Якутию. Там всё разваливается. Народ Вас полюбит». Архиерей снял с себя подрясник (бархатный, тёплый) и надел на батюшку – вот, поезжай. В декабре 1956 года отец Николай прибыл в Якутск. Был он совершенно одинокий и, можно сказать, нищий: привёз с собой лишь икону святителя Николая Чудотворца, вышитую руками заключённой, да ещё синодик (книжицу, в которую записывают имена живых и усопших для молитвенного поминовения), от корки до корки исписанный именами тех, кто просил его о молитвенной помощи.
Люди уверяют, что когда отец Николай Миронович начал служить в г. Якутске в старой церкви на ул. Ушакова (до наших дней она не сохранилась), это так красиво происходило, так торжественно, что ни до, ни после него таких служб больше не было. Агния Ивановна вспоминает: «Остальные-то с ним ни в какое сравнение не шли. Вот только когда владыка Герман появился, это чудо богослужения вернулось. У отца Николая особая благодать была, видимо, это родовое – когда из рода в род люди Богу служат. И потом, он же верил как! Хотя своих прихожан всегда предостерегал от религиозного фанатизма, того, что называют «ревность не по разуму». А знал он сколько! Мы-то здесь что видели… Его так и называли – «ходячая энциклопедия». Батюшка имел прекрасное образование. Знал польский, белорусский, украинский, литовский и русский языки. А голос какой красивый – баритон! Он и говорил прекрасно, и пел. Немного играл на балалайке, мандолине, фисгармонии. И в то же время очень доступный был, простой».
И ещё все в один голос рассказывают о необыкновенной доброте отца Николая. Он помог семье покойного священника Семёна Георгиевича Якушкова. Из скудного церковного бюджета, когда часто даже на зарплату денег не хватало, выделил им пенсию в 20 руб. Внучка отца Семёна, Тамара Михайловна Лобанова, рассказывает: «Было в нём что-то детское, святое. Я таким ребёнком росла, что меня только терпели все, а батюшка Николай любил. Истинно любил – дитя это всегда чувствует». И помогал он всем, как мог. «Ведь тогда не то что богатства – достатка не имелось. Я помню, как каждую копейку считали. Какая нищета, Господи!» – добавляет Агния Ивановна.
А какие проповеди читал отец Николай! Люди плакали, слушая наставления священника. И ещё один интересный факт – после Пасхи, во вторник, батюшка всегда проповедовал специально для студентов. Они тайком прибегали в церковь, хотя это было небезопасно.
Дарья Максимовна с горечью вспоминает, что тех, кто ходил в храм, презирали, смеялись над ними. А ещё на богослужении регулярно появлялся фининспектор. Зайдёт, и стоит всю службу, считает по головам – сколько там прихожан, чтобы знать доход – не скрывают ли. Свои обязанности фининспектор исполнял строго, но никогда ничего плохого не сказал отцу Николаю. Более того, они дружили втихомолку.
Батюшка умел находить общий язык со всеми властями. Он ладил даже с уполномоченным по делам религии. «Ведь личность имеет очень большое значение, тем более неординарная, – продолжает Агния Ивановна. – Однажды в Якутск приехал чилийский посол и попросил, чтобы его сводили в церковь. Как послу откажешь – повезли. Они долго беседовали со священником. А потом посол внимательно на него посмотрел и говорит: «А Вы ведь не русский». Отец Николай ответил: «Да, я поляк», а потом очень об этом сожалел. Он ведь всю жизнь оставшуюся боялся после того, что ему пришлось пережить. Его и сын звал к себе, а батюшка опасался ехать: выпустят его или на границе схватят – кто знает?»
Верующие к нему тянулись даже из районов. Каждый год наведывалась Мария Лопатова из Батагая. Крепкая дружба и трепетные отношения связывали отца Николая с Иваном Тимофеевым из Горного улуса, который ежегодно Великим постом приезжал для исповеди и Причастия. К Пасхе он всегда привозил в подарок священнику глухаря и ведро ягод. Дружба эта многим казалось странной, потому что Иван Тимофеев совсем не говорил по-русски, а батюшка не знал якутского. Между ними установилась такая духовная близость, которая не нуждается в речи. Может, кто-то из этих людей или их родственников жив и откликнется.
Многие уважаемые люди отца Николая навещали: наш замечательный писатель Дмитрий Кононович Сивцев – Суорун-Омоллоон, известный архитектор Клим Георгиевич Туралысов, художник Лев Михайлович Габышев, старший научный сотрудник краеведческого музея Инна Викторовна Заборовская.
Он был очень открытым, жил с распахнутыми дверями. Часто повторял поговорку: «Гость в дом – Бог в дом». «Обращались к нему все, кому трудно. У нас сколько бабушек жило – то поссорятся с невестками, то ещё что-то», – говорит Агния Ивановна. Батюшка был человек безотказный. В любое время дня и ночи звали его на требы – тут же вставал и шёл, молебен ли отслужить, исповедовать, причастить, всё, что угодно.
Однажды в семье, которая жила в доме отца Николая, тяжело заболела маленькая девочка. Родители её очень испугались, а священник сказал: «Не волнуйтесь. Я буду за неё молиться, она поправится». Недавно на автобусной остановке к Агнии Ивановне подошёл отец этого ребёночка. Он сказал, что часто вспоминает тот случай, и подтвердил, что дочь его по молитвам батюшки, действительно, стала здоровой.
Служили в те годы в Якутии и другие священники (отец Семён Мамин, иеромонах Сергий, отец Дмитрий Селезнёв и др.). Но отец Николай был благочинным Якутского округа. Впрочем, благочиние это состояло всего в двух церквях – действовали храм в г. Якутске и церковь в г. Олёкминске. При возможности он отправлял туда священника. Ещё при жизни батюшки олёкминский староста начал строить новую церковь и дом, каждый месяц он присылал отчёты. Вся переписка ложилась на плечи Агнии Ивановны, которой было тогда лет 14-15. А переписку отец Николай имел огромную. Все, кто с ним когда-то имел знакомство, писали ему до самой смерти. Сам он не мог уже отвечать по старости.
Жил батюшка очень скромно. Опекала его и во всём помогала Христина Петровна Казанцева, бывшая учительница, очень набожная женщина. До приезда отца Николая у неё было видение. Христина Петровна тогда просто усердно ходила в церковь, молилась. И вот однажды на литургии она увидела в алтаре трёх священников. Женщина стала спрашивать, а кто же третий. Но ей ответили, что никакого третьего нет. Она начала настаивать: «Я же ясно видела». Но священников действительно было двое. А когда в скором времени приехал отец Николай Миронович, Христина Петровна, взглянув на него, сразу узнала в нём того «третьего» батюшку. После этого она решилась посвятить себя Церкви целиком.
Все церковные дела легли на её плечи. Христине Петровне пришлось даже пению церковному обучиться, хотя слуха она не имела, и голос был слабенький. Отец Николай сам её учил. Она отказывалась, но батюшка уверял, что любой может правильно петь научиться. Долго с ней занимался, и выучилась она всё-таки. Пела Христина Петровна тоненьким голосочком, но верно. Дочь её Майя Владимировна Казанцева, врач-психиатр, стала монахиней в одном московском монастыре. Каждый год в Прощёное воскресенье она присылала батюшке телеграмму с одним только словом: «Простите».
В то время крестили обычно тайком, с опаской. Особенно скрытничали люди, имевшие какое-то положение. Где уж было до поиска крёстных. Христина Петровна и отец Николай часто сами становились восприемниками. Поэтому в нашем городе очень много людей, для кого они являются крёстными родителями. Духовное родство бывает крепче и глубже кровного. Одна из крёстных дочерей Валентина Ивановна Крекова тоже приняла монашество. Ещё одна крестница до сих пор пишет Домашенко: «Вы мне родней родных».
С домашними заботами помогала справляться Дарья Максимовна. Она готовила – в доме постоянно находился народ, надо было всех накормить. После смерти Христины Петровны (в 70-е годы) отец Николай совсем перебрался к семье Домашенко. К бане в их ограде сделали пристрой, засыпнушку, где он и поселился. Дарья Максимовна со своей дочерью Агнией Ивановной за ним ухаживали до последних дней.
В году 1968-69 священник вышел за штат и уже не служил. Умер отец Николай Миронович 25 мая 1979 года. Его могила находится на старом якутском кладбище. Но «народная тропа» к могилке батюшки, можно сказать, заросла.
Интересно, что два его сына – Леонтий и Олег – тоже стали православными священниками. Первый жил в Польше, а второй попал во время войны в Англию (служил в Манчестере) и затем в Америку (в Чикаго). Ещё в середине 90-х годов семья Домашенко получала от него вести. Будем надеяться, что отец Олег жив и откликнется на наш материал.
Московский режиссёр Алексей Евгеньевич Щербаков снял о священнике Николае Мироновиче любительский фильм. Где сейчас эта лента – неизвестно. Возможно, в частных архивах якутян хранятся документы и фотографии, свидетельствующие о жизни этого прекрасного человека и незаурядного пастыря. Но главное – человеческая память. Пока жива наша память об ушедших, у всех нас есть будущее.
Подготовила Ирина ДМИТРИЕВА