Сюжет не нов
– Где-то в Американии живёт молодой человек по имени Нео. Всё у него хорошо – друзья, жильё, работа, карьера… Но вдруг он просыпается. И обнаруживает, что буквально вся его жизнь была сном. Причём этот сон не приснился, а был ему «приснит». Нет у него ни машины, ни любимой женщины, ни работы. Он вообще никуда не ходит по большому городу Нью-Йорку. Он всю жизнь пролежал в ванной с каким-то физиологическим раствором.
И дальше фильм развивается по канонам классического жанра литературной антиутопии, рисующей идеально отвратительное общество. В «Матрице» предполагается, что компьютеры взбунтовались против людей… Сам сюжет не нов. Он уже породил свои анекдоты и свои фильмы. Но если в «Терминаторе» восставшие машины просто и грубо уничтожают людей, то в «Матрице» машины используют людей в качестве батареек.
Люди всю жизнь проводят: телом – в капсулах, умом – в непрекращающемся сне. Тела опутаны кабелями, по которым в них закачиваются питательные растворы. А в мозг вживлены разъёмы, через которые компьютер («Матрица») контролирует психическую жизнь людей. Матрица создаёт виртуальную реальность, по которой и бродят сны. Люди лежат штабелями, каждый в своём саркофаге, машины же вливают им в кровь необходимые физиологические вещества, а в головы – желательные для машин фантазии.
И вдруг Нео просыпается… А мы оказываемся на пороге главного вопроса философии: «Что есть истина?»
Чем шаман отличается от философа
Я предлагаю вам лакмусовую бумажку, с помощью которой вы можете оценить качество предлагаемых вам гуманитарных курсов: если лектор позволяет себе употреблять словосочетания «философия Вед», «философия Гомера», «философия Библии», или, упаси Господь, «философия якутского эпоса» – это не профессионал. Здесь – совершенно другой регистр работы мысли.
Дело в том, что философия рождается там, где рождаются сомнения. Одно дело, когда пророк или сказитель вещает некоторые истины, кажущиеся ему непререкаемыми, так как за его спиной стоит некий священный авторитет, и от его имени «грузит» всех окружающих. Другое дело – философ, который реализует свой сугубо частный мыслительный проект и который заранее знает, что он будет оспорен, и значит, ему нужно уметь доказывать своё и критиковать чужое, искать не авторитеты, а аргументы. Философия есть систематизированное, дисциплинированное сомнение в том, что кажется само собой разумеющимся – в голосе традиции, в мифе, в себе самом.
Попробуйте избавиться от своих иллюзий и стереотипов. Вот я доселе считал, что органы чувств сообщают мне безусловно-достоверную информацию, но оказывается, это не так. Предмет, находящийся далеко, – кажется маленьким. Весло, опущенное в воду, – кажется сломанным. У человека, болеющего желтухой, меняются вкусовые и цветовые ощущения. Более того – могут быть фантомные боли. Например, нога ампутирована, а кажется, что болит палец именно на этой ноге, хотя ступни давно нет. Значит, мои органы чувств могут мне врать даже обо мне самом.
Может быть обман подсознания и обман рекламы или пропаганды. Может быть сбой логики или неполнота знаний, переданных мне по традиции… В общем, у ошибок и иллюзий много причин. Философия же как раз и предупреждает: будь настороже, храни себя от идолов. И вот там, где религиозная жизнь не сводится к исполнению обрядов и ритуалов, пробует осмыслить себя, там рождается философия.
Пещерные люди: осторожно – выход
В сюжете «Матрицы» нетрудно узнать классический философский текст – миф о пещере в «Государстве» Платона.
Некоторые люди пленены и скованы цепями в горной пещере. Они сидят спиной к выходу и только иногда видят перед собой на стене игру лучей и теней от солнца или светильников. Они сидят в этой пещере с детства, забыли, что существует огромный внешний мир, и думают, что игра теней – это единственная реальность. И вот одного из пленников насильно (так же, как и Нео) освобождают. Но что бывает с человеком, которого из темноты выводят на солнце? Он слепнет, теряет ориентацию и если начнёт двигаться самостоятельно, то рискует свалиться в пропасть.
Хорошо, если в этот момент рядом с ним оказываются друзья. А если враги? Именно поэтому христианство крайне критически оценивает трансовые состояния, которые предлагаются в шаманской культуре. Человек, входя в изменённое сознание, теряет контроль над самим собой и становится игрушкой в руках духов, которых сам зазвал в свою жизнь. Последствия могут быть непредсказуемыми.
Но если всё же друзья встретили его, поддержали, дали возможность оглядеться, то дальше наступает время радости узнавания огромного мира. Однако если бывший пленник пожелает вернуться обратно и рассказать о том, что он видел, то его ждёт почти непреодолимое препятствие. Здесь возникает проблема языка проповеди.
Вот скажите, каким органом мы смотрим на мир? Правильным ответом я считаю: «Язык». Если в моём лексиконе нет необходимых слов, то я просто не вижу того, что они означают. Скажем, меня совершенно безопасно для интересов родины можно заводить в самую секретную лабораторию. При всём желании продать технические секреты я не смогу этого сделать, потому что у меня для описания всех приборов есть только три слова: «фиговина», «хреновина» и «штуковина».
Так вот в языке пещерного народа есть десятки слов для обозначения оттенков серого цвета, но нет слов «прибой», «гроза», «изумрудный», «пурпурный», «горизонт». Как описать это? Освободившийся пленник покажется косноязычным и сумасшедшим. Судьба его будет трагична.
Человек есть сон во сне, или…
Индийская философия также стремится разбудить человека. Её первый призыв: человек, познай и признай свою ослеплённость. В индуизме привычный для нас поток ощущений называется Майа. Майа – это сон, который снится Брахману, первоначальному божеству. Брахман – спит и видит сны, а мы с вами – персонажи чужого сна. В этом – отличие индийской философии от европейской. Декарту кажется очевидным, что раз он мыслит, значит, существует. В индийской философии считается, что мысль человека может быть порождена чужим сознанием; человек есть порождение чужого сна, да и сам вдобавок спит.
А буддизм – это вообще философия улыбки чеширского кота. Улыбка – есть, а кота – нет. То есть: есть – поток сознания, но нет субъекта сознания. Личности нет ни в мире людей, ни в мире богов (этот тезис в буддизме называется «анатман»). В индуизме Брахман спит. Если он проснётся, то мир – исчезнет, и мы с вами – растворимся. В буддизме же нет Бога. Весь мир – иллюзия, а чья – мы не знаем. Знаменитый коан, «загадка без ответа», дзэн-буддистской традиции: «Однажды встретились Будда и бабочка и смотрят друг на друга. Кто кому снится? Бабочка – Будде, или Будда – бабочке?» Ответа нет. Человек должен понять, что весь его мир – это мир сансары, устойчивых иллюзий. От этого навязчивого гипноза надо проснуться.
В первой серии «Матрицы» Нео беседует с мальчиком, похожим на тибетского далай-ламу в детстве. Мальчик одним своим взглядом гнёт ложку. Нео пробует повторить этот трюк, и в ответ слышит: «Главное – ты должен понять, что ложки просто не существует!».
Итак, в буддизме нужно пробудить своё сознание и усилием мысли понять, что на самом деле мира – нет и меня тоже – нет. Ничего не существует.
Пленники матрицы
В православии тоже есть установка на то, чтобы пробудиться от плена очевидности, плена стереотипов. Наиболее ярко это выражено в учении преподобного Максима Исповедника (VII в.). Он говорил, что есть два типа логосов. «Логос» по-гречески обозначает не только слово, но и мысль, а у Максима даже замысел. Первый – «логос сперматикос», семенной логос – это замысел Бога в вечности о каждом из нас: о каждом человеке, вещи, встрече, ситуации. Как замечательно сказал В.С. Соловьёв, национальная идея – это не то, что тот или иной народ думает о себе во времени, а то, что Бог замыслил об этом народе в вечности.
Но если человек не обладает даром прозорливости, если не стяжал то, что у апостола Павла называется «ум Христов», то он не может смотреть на мир глазами Бога. Такой (то есть вполне обычный) человек сам придумывает смыслы ситуаций, в которых он оказался, а потому он – пленник Матрицы. Он создаёт то, что в терминологии Максима Исповедника называется «логос фантастикос». Придуманный смысл – это фантазм.
Минувшим летом у меня были лекции в Крыму. И вот в разных городах, разные люди грузили меня одной и той же идеей: «Отец Андрей, помогите нам выйти на Юрия Шевчука, уговорите его, чтобы он дал концерт в Севастополе в день военно-морского флота России». Я, конечно, открещивался, пояснял, что быть продюсером группы ДДТ не есть моя смежная специальность… Но всё же в моей оперативной памяти эта идея засела. И вот прилетаю я в Москву, подхожу к пограничному посту во Внуково. Тут звонит мобильник. И звонит как раз Шевчук. Я ему говорю: «Юра, ты знаешь, тебя ждут в Севастополе в день военно-морского-флота» и так далее… Он выслушивает, а потом грустно говорит: «А я вообще-то о душе поговорить хотел…» Мне до сих пор стыдно. По замыслу Бога этот человек должен был сегодня поговорить со мной о Боге, о душе. А я…
Если мы живём в мире Матрицы, то смотрим на другого человека потребительским, эксплуататорским взглядом. Мы хотим знать не то, что нужно ему, а только то, что выгодно и интересно нам. В этих фантазиях убивается любовь. Девочки, если парень начинает вешать вам на уши макаронные изделия и вещает что-то на тему: «Ты прекрасней всех на свете», знайте, что в 90% случаев это означает: «Я хочу тебя использовать, употребить».
Настоящая любовь – это когда человек дарит себя другому. Всякий, кто пользуется другими людьми, – пленник Матрицы: любой карьерист, Дон-Жуан, собиратель зелёных бумажек и т.д. Матриц может быть множество, все они виртуальны и все стремятся взять власть над человеком. Большинство людей основную часть жизни проводят в Матрице. И надо проснуться, чтобы стать избранным. Надо проснуться от этого потока навязанных мне обществом, временем, традицией и т.д. несвободных впечатлений.
Let my people go!
Итак, во всех развитых религиях звучит предостережение: человек для приобретения истины должен разорвать с привычной для него психологической средой обитания, с привычными реакциями, стереотипами, иллюзиями.
Примечательно, что как в «Государстве» Платона, так и в «Матрице» человек просыпается не по своей воле. Нео вытаскивают из сна помимо его желания какие-то заговорщики и заставляют его понять всю печальность реальности. А один из повстанцев, тоже, наверно, некогда пробуждённый не по своей воле, даже решается на возврат в лоно Матрицы. Он оправдывает своё предательство тем, что «выдуманный вкус куриного мяса» ему всё же милее, чем та реальная бурда, которой кормят его бунтари.
Это почти прямая цитата из Библии. В Ветхом Завете описывается, как Моисей пришёл к фараону и на чистом древнеегипетском языке сказал ему: Let my people go! («Отпусти мой народ!»). Когда же Моисею удалось увести своих соплеменников из Египта, в ходе многолетних странствий по пустыне в народе поднялся ропот. Так что тиран, против которого бунтует религиозный повстанец, имеет мощный опорный пункт и внутри самого повстанца. Человеку трудно разворачивать инерцию всей своей прошлой жизни.
С этой трудностью связан и ещё один сюжетный поворот «Матрицы».
В религиозно-философских системах предполагается, что если человек пробуждается от плена иллюзий, он видит более красивый мир. То, что мы здесь считаем красотой, – ничто по сравнению с той, Высшей Красотой, Высшим Благом, Истиной с большой буквы, которая открывается духовному зрению, в отличие от плотского. В «Матрице» всё наоборот. Мир, в котором привык жить Нео, – уютный, красивый и хороший. Подлинная реальность оказывается страшной, бесчеловечной, грязной, а также – смертельно опасной.
Но и в христианстве, по крайней мере, в православии, есть понимание, что такой поворот нужен и неизбежен. Человек, разрывающий паутину навязчивых самоочевидностей, должен пройти через этап разочарований для обретения веры. Есть своя правда в словах Ницше: «Нужно иметь в душе хаос, чтобы родить танцующую звезду».
Каждый из нас – ходячий парламент
С точки зрения православной психологии (то есть аскетики), каждый из нас – ходячий парламент, в котором есть множество фракций. Приходит вечер, и на повестке дня традиционно возникает вопрос: «Дело было вечером, делать было нечего. Чем займёмся, товарищи депутаты? Ваши предложения». Фракция головы говорит: «Слушай, пойдём в библиотеку, книжки умные почитаем». Фракция сердца решительно не согласна: «Ну что тебе книжки! Давай в храм пойдём, помолимся». Но большая, влиятельная и едино-центристская фракция желудка говорит: «Ребята, достали вы меня своей духовностью! Пойдём куда-нибудь поужинаем! Полистай записную книжку. У кого сегодня день рождения? Кому на хвост упасть?» Есть ещё фракция радикальных демократов. Что она, на ночь глядя, предлагает, я вообще молчу…
Пред лицом такого многоголосья моей единой и единственной личности приходится с ужасом повторять клич советских продавщиц: «Вас много, а я – одна!» Но все эти фракции находятся во мне на законном основании. Все депутаты – избраны, и какими бы странными и неадекватными ни казались их лозунги, они всё же законно представляют интересы людей в думе. Так же и все импульсы и влечения, которые есть в человеке, включая сексуальное влечение и физиологические потребности, с точки зрения православной аскетики, нужны, добры и заложены в нас Творцом.
Грех рождается не в богозданной человеческой природе, а в тумане моего личного выбора. Грех рождается, когда человек забывает закон иерархии, когда более низкий импульс реализуется вместо зова более высокого.
Желудок говорит, что надо поесть. Но он не говорит, что именно… Тут уже дурная голова челюстям покоя не даёт: «чтой-то мне фуа-гра захотелось». Это уже инициатива головы, а отнюдь не желудка. Ничего не говорит желудок и о том, что я должен сделать для удовлетворения голода. Отобрать завтрак у первоклассника? Попросить милостыню? Обналичить свою кредитную карточку?… Путь к реализации законного желания ищет опять же моя личная воля. Наконец, от этой же моей личной воли зависит и то, когда я дам ход этому импульсу. В том, что человек хочет поесть, ничего плохого нет. Но если я в храме, во время литургии встану перед алтарём и начну жевать хот-дог – это будет грех.
Грех рождается как не вовремя и не кстати реализованный добрый импульс. Грех – это разбухшее желание. В греческом языке само слово «грех» (амартиа) буквально означает «промах». Среди причин промаха – нетвердая рука, сбитый прицел, возникшие «помехи». Помехи – это и есть «фантастические логосы». Человек не осознает ясно, где добро, а где нечто иное, у него начинает двоиться в глазах, вместо подлинной цели подставляется ложная мишень. Ты попал, но она оказалась фантомом. Она только твоя, а не Божья. Твой успех – тоже фантомный, временный, иллюзорный. Но если человек не заметил этого и обрадовался якобы поражённой мишени, то он вновь и вновь повторяет свой маршрут и в итоге становится несвободен от него: ноги сами несут его по знакомой тропинке.
Груз тяжких дум наверх меня тянул, а крылья плоти вниз влекли, в могилу
Только что описанная картинка дискуссии между разными фракциями слишком идеальна и оптимистична. Чаще всего дискуссий нет, а низшие фракции просто устанавливают жёсткую диктатуру. «Он знал одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть».
Церковно-славянское слово «страсть» на русский язык не стоит переводить как страдание, влюблённость или просто сильное чувство. Страсть указывает на то, что в грамматике именуется «страдательным залогом». Страсть есть там, где я – влеком. Там, где не я живу, а меня живут. Где я открыт для влияний, даже идущих из меня, но без моего вызова. Страсть там, где я не господин того, что со мной происходит.
Эту ситуацию страстного плена можно пояснить через эпизод из книги Ч. Диккенса «Записки Пикквикского клуба». Мистер Пикквик останавливает кэб, взгромождается в него и вдруг замечает странность ситуации. Сам Пикквик – человек, я бы сказал, «православного» телосложения. И кэбмэн не худенький. Повозка тоже массивная. Зато кляча – тощая, дохлая. Мистер Пикквик спрашивает извозчика: «Слушай, а эта кляча нас повезёт?» Кэбмэн отвечает: «Не извольте беспокоиться, сэр. Главное – заставить её сделать первый шаг. После этого кэб набирает скорость, и кляча убегает от него, чтобы он её не задавил».
Слишком часто не человек влечёт свою душу, контролируя свой образ жизни, речи и мысли, а мы влекомы своими привычками и стереотипными реакциями. Путь религиозного подвижника (неважно – буддистского монаха или православного) осмысляется им как путь борьбы за свободу. За свободу от внутреннего тирана. «Избавься от слишком примитивных и предсказуемых психо-физиологических реакций и поведенческих стереотипов, сдери с лица и с жизни те маски, которые на тебя наклеивает твой микросоциум».
Чтобы родить танцующую звезду
Как из этого плена выйти? Первый шаг – это горечь самопознания. Она вносит творческий раздрай в былую целостность. Покаяние, о котором говорит христианство, есть, прежде всего, разрушение. Разгром привычных сцеплений и реакций. Первая правда, которую находит человек, когда он начинает искать истину, – это правда о себе самом, правда о том, что граница добра и зла не проходит по рубежу «Я» и «Другие». Оказывается, что и во мне самом есть зло, источник греха. Тогда человек пробуждается и видит вокруг нечто подобное тому, что увидел Нео, когда очнулся от гипноза Матрицы. Он видит уродство.
Пока ты не проснулся, Матрица внушала тебе, что ты – первый парень на деревне, умница, лапочка и так далее. Первая реакция просыпающегося сознания – отторжение от себя самого. Пока человек не увидел, как он противен, он не сможет найти Христа. У взрослого есть одна уважительная причина к тому, чтобы попросить о крещении – когда его начинает тошнить от себя самого. Путь христианина – путь самоубийцы. Но не в смысле «пулю в лоб». Как писал Николай Гумилёв: «Только змеи сбрасывают кожу. Мы меняем души, не тела».
Человек должен оставить в прошлом себя былого, оставить свою прежнюю влюблённость в себя. Нельзя входить в тайну смерти и воскресения Христа (а крещение есть именно образ следования за Христом в Его могилу и возврата из неё) просто так, между делом, из любопытства или из желания избавиться от какой-нибудь частной болячки, получить хорошую оценку на экзамене, решить локальные, частные, мелкие проблемы. Мы не можем звать всех подряд креститься, обещая, что в православной церкви их благодатью накачают.
На этом пути сначала нужно иметь в душе хаос. Уже потом можно строить антистрастную, говоря по-церковному, целомудренную жизнь. Целомудрие – это не просто тип сексуального поведения. Это цельность мудрости, целостность человека. Целомудренный человек тоже направлен к одной цели, но уже не вниз, а вверх. Этот человек настолько внутренне жив, что он уже не меняется от перепадов окружающей среды.
В биологии есть закон Кеннона, который полагает, что степень совершенства организма определяется степенью его независимости от изменений в окружающей среде. По этому критерию теплокровные животные совершеннее, чем хладнокровные. На улице может быть хоть плюс 20, хоть минус 20, а у меня – родные 36,6. Но если однажды моя температура сравняется с температурой воздуха, если давление (артериальное, соматическое, внутричерепное и так далее) сравняется с тем давлением, которое предсказывал на сегодня метеоцентр, это будет означать, что я таки стал частью окружающей среды, то есть – помер.
Самое приспособленное к окружающей среде существо – это труп на кладбище. Он совершенно приспособился. Ему ни жарко, ни холодно… А быть живым – это трудно. Надо разрушить тоталитарную целостность во грехе, вырваться из колеи примитивизма. Так что в «антиутопичности» «Матрицы» есть определённая духовная правда. Покаяние – это боль от себя самого. В покаянии происходит переориентация воли.
Как обнаружить душу
– Ну вот, молодой человек, – обращается отец Андрей к какому-то пареньку, – покажите, где у вас печёнка! (Тот показывает неопределённо – куда-то на живот). Я с искренней завистью говорю вам: ответ неверен. Садитесь. Пять. Счастливый человек! Вы не знаете, что печень находится выше, под рёбрами. А значит – она у вас не болит.
У ребёнка если и болит – то просто «животик». А годам к 50 вынужденные познания в анатомии становятся всё более обширными и подробными. Но точно так же, по боли, можно догадаться о существовании души. Когда болит не мозжечок, не левый желудочек сердца, а душа. А раз болит, значит – есть.
Правда, может быть и иначе. Душа обнаруживает своё присутствие через радость. Когда всё тело болит, а душа радуется.
Представьте: школа, переменка, и вот одиннадцатиклассник плывёт среди первоклашек, как айсберг в океане, думает о чём-то своём, высоком, духовном (то есть о Таньке из параллельного класса). Мелочь же вокруг него находится в броуновском движении: салочки-догонялочки. И вдруг кто-то из малышей, с разбегу въезжает прямо в парня. Причём из-за разницы в росте своей боеголовкой этот малёк торпедирует юношу в самое уязвимое место…
На это ДТП может быть две реакции. Первая – у парня хватит сил размазать обидчика по стенке. Вторая – он может сказать: «Ты не прав, Вася!» Какой тип реакции требует больше силы и мужества? Наверное, второй. Если парень простил маленького обидчика – оставит ли его боль? – Нет. Но, кроме этой боли, появляется и чувство радости от исполненного долга. Этой радостью душа напоминает о своем существовании.
Итак, самопознание начинается с того, что я – не просто моё тело, но у меня ещё есть душа. «Я болею душой, что вернулась ко мне» (Юрий Шевчук). Из этого первого познания следует очень многое.
Плоть – это плохо или наоборот?
Есть душа, она маленькая и убогая, а сироту любой обидит. Так надо её защитить! Надо о ней заботиться. Надо её кормить, причём, правильно. Своё тело мы ведь не пичкаем чем попало. Смотрим, нет ли там каких-нибудь консервантов. Покупаем не «ножки Буша», а кур своих птицефабрик. А чем душу-то питать?
Да, молодой желудок и гвозди готов переварить. Но со временем начинаешь понимать, что неразборчивость в еде порождает проблемы. Так и с потреблением информации. Какие информационные потоки впускать в свою жизнь, в свою душу? Когда я вижу в метро людей, читающих бульварные газеты, я просто ужасаюсь: люди, за что вы так себя не любите? Зачем вы крадёте у самих же себя? «Читатели газет – глотатели пустот» (Марина Цветаева).
Следующая проблема – гигиена души. Иду я по улице, а навстречу мне ветер несёт маленький тайфун, столбик пыли. Когда такое случается, мы поворачиваемся к нему затылком, закрываем глаза. Но вот пришёл я в компанию. Там поднялся вихрь сплетен об общих знакомых. Что мы делаем? Уши развешиваем пошире, да ещё и настаиваем на подробностях. «А он что?» – «А она ему?»… Мусор набивается в душу.
У медиков есть такое печальное наблюдение: если у человека есть какой-нибудь орган, то у этого органа обязательно должна быть какая-нибудь болезнь. Одна из главных болезней души на языке аскетики называется плоть.
Слово «плоть» в церковных текстах имеет два смысла. В текстах догматических, вероучительных плоть – это тело. В таком случае никаких негативных ассоциаций с этим термином не связывается («Слово стало плотью», – говорит Евангелие о рождестве Христа). Но в текстах аскетических, монашеских, плоть – это не тело, а низшие слои нашей психики, связанные с нашей физиологией. Вот с этими слоями надо бороться. Их надо дисциплинировать. Плоть – это разбухшее животное начало в нас. В этом смысле плоть подобна раковой опухоли.
Рак – это более чем болезнь. В нём проглядывает сатанинская ухмылка. Ирония и кошмар этой болезни в том, что раковая опухоль состоит из здоровых клеток, которые не умеют умирать, останавливать свой рост. Вдруг одна из клеточных колоний сходит с ума, начинает расширяться и вытеснять все остальные. В итоге орган, поражённый раком, теряет свои функции, умирает человек, а вместе с ним и эти здоровые клетки.
Так вот, плоть – это и есть раковая опухоль души. Когда нечто само по себе законное, но низшее, начинает давить на душу. Повторяю, что православие считает законным половое влечение в человеке. Но одно дело – пёс на цепи у меня во дворе, а другое – этот же пёс, залезший четырьмя лапами на мой обеденный стол и пожирающий мой обед вместо меня. Вот здесь надо сказать: «Место!»
От Зиона до Джизаса
Итак, человек, который понял, что у него есть душа, должен решить: «Где я сам? Где тот, который настоящий я? Я – это моя социальная маска? Или моё тело? Или моя душа? Или мой дух?». Кстати, дух – это то, что влечёт за пределы человека, к Богу. Так вот, труд самопознания – это труд самоопознавания, самоидентификации. А затем – дисциплинирование себя в направлении на главную цель. Но начинается всё – с бунта. Как говорил Борис Пастернак, «Вечность, быть может, – опаснейший из мятежников».
То, что бунт в «Матрице» носит религиозный характер, видно уже из названия сообщества восставших. Русские переводчики отчего-то оставили это название без перевода – «Зион». Что является такой же глупостью, как если бы в русском переводе фильма Мэла Гибсона «Страсти Христовы» действовал персонаж по имени «Джизас». Тот, Кого по-английски зовут Джизас, а по-французски – Жезю, по-русски всё же именуется Иисус. Так же английское Зион и немецкое Цион должно быть передано по-русски как Сион. И это ещё одна прямая отсылка к Библии.
Сион – гора в центре Иерусалима. Это место Тайной Вечери, успения Божией Матери, погребения царя Давида. Именно в давидовой «Псалтыре» Сион становится символом верности и сопротивления. Одна империя за другой «асфальтировала» и «зачищала» Израиль, но память о завете с Богом возвращала народ Израиля в историю. И эту память о своём Боге пленники связывали с Сионом…
Но в первой серии эти намёки на Библию остаются почти случайными и даже провокационными, почти кощунственными (имя любовницы Нео – Тринити – означает Троица). Хотя её основной тезис («Проснись и смотри!») общерелигиозен, но есть типично буддистская радикальность в его аранжировке.
Да, все религии мира говорят, что нельзя доверять обычным ощущениям. Но мера нашей обольщённости в них оценивается по-разному. Христианство тоже считает, что человек большую часть жизни проводит в мире иллюзии – в мире Матрицы, что он может очень серьезно обманываться, но всё же сам человек не есть обман и мир не есть иллюзия. Наш Бог не спит. Уже на первой странице Библии мы читаем: «увидел Бог, что всё, что Он создал, хорошо весьма».
В буддизме, напротив, наш обман всецел. По первой серии «Матрицы» проходит идея тотального обмана. Весь мир, в котором жил Нео, придуман от начала до конца. И весь он должен быть разрушен. В этом смысле первая серия «Матрицы» несёт в себе, скорее, буддистские мотивы, а также ещё гностические.
Гностики – это первые еретики христианской истории. Они согласились с христианской интуицией о том, что человеческая личность – уникальна. Человек – не просто сумма космических взаимодействий. По отношению ко всему космосу мы – инопланетяне. Но сохранённая ими античная идея космоса как порядка меняет оценочный знак. Гностики говорят: «Да, космос это порядок, но это порядок тюрьмы. Это – концлагерь. Ты должен убежать из этого космоса, разрушив его оковы».
Христиане же говорят, что космос надо не разрушать, а преображать. Христос приходит в мир не для того, чтобы вырвать нас из мира, а для того, чтобы бросить сюда зерно, которое преобразит этот мир. Пафос гностиков – пафос бегства. Пафос канонического христианства – пафос преображающей исторической работы, пафос расширяющегося Богочеловечества.
Свободный бунт или перезагрузка?
Однако во второй серии акценты начинают меняться. Главный вопрос второй «Матрицы» – вопрос о свободе человека. Бунт Нео – свободен или нет? Или это средство для перезагрузки и обновления самой системы, самой Матрицы. Запрограммирован бунт Нео или нет?
Сама постановка этого вопроса мгновенно возвращает фильм «Матрица» в поле христианской культуры. Для любого человека, воспитанного в европейской, христианской культуре, естественно останавливать поток религиозной мысли вопросом: а как совместить свободу человека и существование Бога? Если есть Бог и Его всемогущество, что значит наша свобода?
Первый догмат христианства: вера в Бога как Вседержителя. Второй – догмат нашей свободы и ответственности. Как это совместить? Если даже волос не падает без воли Бога, то где наша свобода? Нельзя сказать, что мы на 90% зависим от Бога, а на 10 – от нас самих. И то и другое верно на 100%. Как это совместить? В рамках нашего Евклидова ума (термин Достоевского) мы этого понять не можем. Надо выйти из «матрицы» нашего мира, посмотреть со стороны, и только тогда мы, наконец, поймём, как же был устроен дом, в котором мы жили.
Христианская культура и по сию пору умеет совмещать эти два тезиса. Вячеслав Бутусов в одной песне поёт о Божием Промысле («С неба падает снег – значит, Небу так надо»), а в другой говорит о нашей полной свободе («Твоя голова всегда в ответе за то, куда сядет твой зад»).
На уровне теории христианская философия ответа так и не дала. Но на уровне практики есть великий ответ Фомы Аквинского: «Мы должны молиться так, как если бы всё зависело только от Бога, а работать мы должны так, как если бы всё зависело только от нас».
Эта логика работает и в современной науке: объясняющую модель учёный должен выбрать в зависимости от того, какую именно задачу он решает. И модели эти могут быть взаимоисключающими, как скажем, в теории корпускулярно-волнового дуализма.
Буддизм не объясняет, как человек может остановить поток кармы, если её законы правят всем. Философия индуизма не ставит вопрос о том, как человек, который есть частица Божества, может быть свободен от Целого, частью коего он является.
Но «Матрица» ставит этот вопрос. Во второй серии все персонажи убеждают Нео в том, что он – не свободен, что от него, по большому счёту, ничего не зависит. Нео же настаивает на своей свободе. Само наличие этой дискуссии уже выдает приписку «Матрицы» к порту христианской культуры.
Свершилось!
Ответ же, который предлагает третья «Матрица», звучит, как мне кажется, так: бунт Нео свободен с точки зрения самого Нео; бунт Нео непредсказуем для самой Матрицы; бунт Нео не является новостью для архитектора Матрицы. Вполне христианская схема: человек субъективно переживает свою свободу; его свобода не может быть рассчитана и уловлена в системе мирового детерминизма; и всё же свободный поступок человека предузнан Творцом.
В третьей серии число христианских мотивов умножается. Постоянно звучат темы веры и чуда. Когда боевые машины Матрицы уже прорвали оборону Сиона, остаётся лишь верить в чудо. А вера – это специфически христианская установка сознания. Мы понимаем, что наша позиция не очевидна для других. Шаманы и колдуны всех народов не верят, а «знают». Буддист также свои принципы не станет выражать через слово «вера». Даже в Ветхом Завете слово «вера» употребляется редко: оно отсутствует в Торе – Пятикнижии Моисеевом.
И в христианском богословии, и в «Матрице» звучит тема слишком навязчивой очевидности, через которую в поступке веры надо переступить. Вера – это отражение реальности (отражение в том смысле, в каком отражают натиск врага). Тот, кто верит в победу Нео, – не сложит оружие и одержит верх.
И, наконец, в финале третьей серии находятся две очевидные цитаты из Евангелия. Одна из них – зрительная, другая – текстовая. Образная цитата – это распятие. Нео в буквальном смысле распинается, раскидывает руки перед Матрицей… Кстати, именно в эту минуту его предельной неподвижности и физической несвободы, беззащитности и происходит его решающий поединок с агентом Смитом. Это значит, что бой Нео происходит не в физическом мире, где исход драки решает нож или танк. По слову апостола Павла: «Наша брань не против плоти и крови, а против духов злобы».
Вторая цитата – фраза «Свершилось!» Согласно Евангелию, это были последние слова распятого Христа на Кресте. Если бы эту евангельскую фразу авторы вложили в уста Нео, то моя реакция на этот фильм ограничилась бы простым словом: «Анафема!» Потому что в этом случае было бы очевидным, что Нео отождествляется со Христом, а «Матрица» становится пятым евангелием «от братьев Вачовски». И это было бы слишком кощунственным (достаточно вспомнить про любовницу Нео и её имя). Но сценаристы оставляют цитатные указатели на Евангелие, а фразу, которую произносит Христос, влагают в уста Матрицы, а не Нео, тем самым не давая отождествить своего Избранного со Христом.
Фильм «Матрица» – стратегический союзник церкви
Главное: и то, что Нео идёт путем искупительной освобождающей жертвы, и то, что сюжет вращается вокруг темы свободы и Предопределения, ставит этот фильм в контекст христианской культуры.
Подростки этих сюжетов не замечают? Ну и что? Это вечный конфликт: детям нравится в книге совсем не то, на чём хотел бы сосредоточить их мысли и дискуссии педагог и учебник. В «Войне и мире» мальчикам нравятся бои, а девочкам – балы. Учитель же и тех и других пробует заинтересовать психологией и этикой…
Вот и мне больно было смотреть «Матрицу» в кинозале, забитом подростками. Их шуточки и смешки казались неуместными и почти кощунственными. Но это не значит, что плох фильм. Это значит, что людей надо учить думать и смотреть. «Матрица» подходит для этого не хуже, чем детектив под названием «Преступление и наказание». Всегда обидно, когда серьёзный текст прочитывается на вульгарном уровне, отдаётся на растерзание вкусам толпы. Неважно какой – поэтический, пушкинский или киношный, матричный, или текст иконы.
Но хотя бы студентам этот фильм даёт повод для мысли. По-моему, в наше время это уже немало. Всё, что провоцирует тебя на мысль, всё, что отучает от «клипового» восприятия – это уже хорошо. Я убеждён, что в современном мире, мире клише и видеоклипов, всё то, что учит человека думать, – будь то квантовая механика или фильм «Матрица», – это стратегические союзники Христианской Церкви.
Я не считаю, что «Матрица» – это христианский фильм. «Матрица» – это произведение, выросшее в поле христианской культуры. Не светской культуры и не буддистской. Здесь несомненное влияние христианства, причём осознанное самими авторами. И для меня это радостно. Ведь это означает, что слухи о «смерти Бога в европейской культуре» оказались, мягко говоря, преувеличены. Евангелие оказалось способно порождать эхо и в культуре XXI века – электронной и компьютерной.
И ещё это значит, что для христианина и мир современной культуры может быть своим домом. Чтобы быть христианином, не обязательно убегать в Средневековье. Достаточно просто проснуться.
Диакон Андрей КУРАЕВ