1. Можете ли Вы сказать, что пришли в свою профессию по призванию?
2. Когда его почувствовали?
3. Много ли сил пришлось приложить, чтобы призвание осуществилось и Вы стали настоящим профессионалом?
Как показали ответы наших гостей, рецептов тут нет. Впрочем, пожалуй, одну общую формулу можно вывести: если человек счастлив в работе, в своём служении, то он счастлив в жизни, несмотря ни на что!
Хомус показал мне мир
Ольга ПОДЛУЖНАЯ, пианистка, хомусистка, менеджер по рекламе.
1. Знаете, возможно, я ещё не пришла в свою профессию… Хотя призвание своё остро и точно ощущаю и понимаю: я человек искусства, это однозначно. Всю жизнь меня тянет к прекрасному: к музыке, живописи, поэзии. Я закончила Высшую школу музыки по классу фортепиано, куда, услышав о первом наборе, привела меня мама. Школа дала мне хорошее образование и привила любовь к искусству, научила ценить и понимать его.
Там же я освоила основы игры на национальном инструменте саха – хомусе. Постепенно это моё, на первый взгляд, несерьёзное увлечение превратилось в то, без чего сегодня немыслима моя жизнь. Я начала изучать якутский язык и культуру, узнавать новое и интересное про варганы, ведь они есть почти у всех народов мира, просто называются по-разному: кобыз – у казахов, кумыз – у башкир, маультроммель – у немцев, муккури – у японцев, дрымба – у украинцев.
Спустя несколько лет я усовершенствовала своё исполнительское мастерство на хомусе настолько, что уже могла представлять культуру Якутии на международных конкурсах и фестивалях. Имела честь работать в знаменитом этно-ансамбле хомусистов «Айархаан», который успешно покорял зрителей самого разного возраста и национальностей и в России, и за рубежом. Хомус показал мне мир, познакомил с интересными людьми и просто украсил жизнь.
Поначалу моих родителей удивлял мой глубокий интерес к культуре саха, так как мы украинцы, но когда они поняли, что душа у меня якутская (всё-таки родилась я и выросла в Якутии), то стали всячески поддерживать: мама шила шикарные национальные костюмы для выступлений, вручную вышивала сложнейшие якутские орнаменты, папа возил нас по концертам, «спонсировал» покупку музыкальных инструментов и тканей для костюмов.
2. Скорее, призвание своё почувствовала не я, а мои родители. А я просто пела, рисовала, сочиняла стихи… Да, сейчас я выросла и могу самостоятельно позаботиться о себе и своём творчестве: заказывать костюмы у именитых модельеров и изготавливать хомусы на заказ у лучших мастеров-кузнецов, посещать международные фестивали этнической музыки. Но ведь это стало возможным, только благодаря помощи мамы и папы, их уважению к моим интересам, за что им огромное спасибо и поклон.
3. Я бы хотела всю свою жизнь связать с музыкой, этнической и аутентичной, древней и не только якутской… Музыкой наших общих предков, пропитанной таинственностью и мудростью поколений. Когда я играю на хомусе, в его звучании слышу что-то ещё, кроме вибрирующего язычка… Возможно, это «голоса предков», ведь варган – древнейший музыкальный инструмент человечества. Учёные предполагают, что люди начали играть на деревянных или бамбуковых пра-варганах ещё во времена первобытно-общинного строя. В нашем музее варганной музыки в Якутске каждый может познакомиться с историей этого инструмента во всём мире, увидеть древний хомус.
Но, как бы ни была прекрасна музыка, человек, увы, ею единой не может быть «сыт». К сожалению, работая в сфере искусства, сложно иметь сносный, а тем более стабильный доход. Поэтому я окончила ещё и Якутский филиал Санкт-Петербургского университета управления и экономики, получила специальность «менеджер государственной службы» и устроилась на «настоящую» работу, в ООО «КопирТехСервис», в отдел маркетинга и рекламы. Там тружусь каждый день, как все люди, получаю зарплату и даже имею возможность тратить её часть на своё творчество. Дело это тоже интересное и предполагает поиск креативных решений, но всё же от моего хомуса и выступлений на сцене я никогда не откажусь.
Уверена, что человек, одарённый талантом творить прекрасное, однажды встав на путь искусства, уже никогда не сможет свернуть с него.
Профессия – мама
Людмила Ильинична НЕУСТРОЕВА, директор муниципального казённого образовательного учреждения для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей «Усть-Нерский детский дом». Отличник народного просвещения России, награждена орденом «Дружбы народов».
1. Вообще-то я не собиралась быть педагогом, тем более возглавлять детский дом, хотела стать строителем. Но по стечению обстоятельств (девочек неохотно брали на техфак) поступила на физико-математический факультет Якутского госуниверситета. После окончания учёбы мы с мужем по распределению уехали в Оймяконский район на рудник Сарылах. Я была учителем математики, а школу нашу только преобразовали из начальной в восьмилетнюю – ни помещения, ни директора, некому руководить, некому дать совет молодому специалисту…
Тогда меня поразила свобода, которую давала учительская профессия. Первые дни я просто наслаждалась полным бездельем: в день – по три урока всего… Но скоро скучно стало, поняла, что так жить неинтересно. Читать начала много. И как-то в журнале «Начальная школа» нашла материал «Деревянное зодчество». Создала кружок и стала с детьми заниматься строительством городка из спичечных палочек. Работа кропотливая, требующая особого терпения и внимания. Строили мы свой город два года и получили за него диплом на ВДНХ.
Тогда я не понимала: моё ли это призвание? Но если бы мы остались жить на Сарылахе, из школы бы не ушла. Работу полюбила, при мне открылось новое здание школы, коллектив собрался неплохой, с детьми я нашла контакт.
2. Муж мечтал быть геологом-поисковиком, он стремился попасть в Верхнеиндигирскую геологоразведочную экспедицию и через четыре года переехал в Усть-Неру. Я ещё год оставалась в Сарылахе, а потом нам дали жильё, и я перебралась к мужу. Работы в школе для меня не оказалось, и заведующая РОНО предложила временно пойти в детский дом. Недолго думая, я написала заявление.
Сменяемость кадров в Усть-Нерском детдоме была ужасная, люди не хотели там задерживаться. За первые пятнадцать дней учебного года поменялось два директора. Ребята оказались очень трудными. Сироты при живых родителях! Я даже не представляла, что можно бросать родных детей.
31 августа из пионерского лагеря привезли наших подопечных – грязных, вшивых, одетых в казённое. Мы их отмыли, школьную форму подогнали, я всю ночь вшей из волос ребятишкам выбирала, а утром смотрю: они лысые, страшные – старшие побрили всех наголо. Расплакалась даже – так стало жалко их и труды свои.
Дети были очень нервные, чуть что – кидались драться. Домашние задания не выполняли. Ковры, шторы, кровати, тумбочки через полмесяца были сорваны, разрезаны, разбиты, сломаны. Старшие обижали младших. Я пыталась их отделить друг от друга, но дети срывали замки, ломали возведённые мной стены, пришлось соорудить перегородку из кирпича, но и её умудрились разобрать…
Год надеялась, что смогу изменить жизнь ребят к лучшему, очень старалась найти с ними контакт, помочь. Только мало что изменилось. И уже решила уйти совсем, но осенью 1984 года директором была назначена Ольга Аркадьевна Бит-Геворгизова, которую я знала по Сарылахской школе. И моя жизнь изменилась – я начала работать с удовольствием, с радостью. Тогда впервые подумала, что, может, именно в этом и заключается моё предназначение в жизни.
Наш детский дом поставил «на ноги» многих детей-сирот. А в 1989 году завуч Алла Владимировна Лобунец стала распространять опыт Германа Гмайнера, создавшего Детские деревни СОС Киндердорф. И Усть-Нерский детский дом перешёл на семейный тип воспитания. У нас появились первые восемь семей.
22 года назад мы с мужем Иваном Николаевичем Неустроевым первыми согласились стать воспитателями для 10 детей и жить с ними. Потому что понимали: детям лучше в семье. Поддержал это решение и наш родной сын Николай (он тогда пошёл уже в 6-й класс, а младший Стёпа был совсем маленьким). И мы никогда о том не пожалели.
Как и во всех многодетных семьях, дети наши растут дружными, трудолюбивыми, учатся, работают, помогают друг другу. Вместе мы часто выходим на природу, любим встречать солнце, играть, ночевать в лесу, собирать ягоды и грибы. Построили баню, теплицу. Выращиваем разные овощи. Дома у нас всегда уютно, чисто. Ребятишки умеют за собой ухаживать, помогают малышам. Девочки балуют семью пирогами.
Наши дети старшие уже выросли, живут в основном в г. Якутске, получили профессии, создали семьи, сами стали папами и мамами, работают, поддерживают друг друга.
3. Не всегда всё давалась легко, с детьми не бывает просто. Но мы с Иваном Николаевичем выпустили в большой мир уже 32 человека и сегодня воспитываем восемь сирот.
Свою работу я не могу отделить от личной жизни. Мы же с детьми день и ночь. С этой работы нельзя уйти домой, к семье, потому что семья и есть наша работа, ставшая образом жизни.
Я выросла в многодетной семье и всегда мечтала иметь много детей. Мы родили только двух сыновей, но моя профессия помогла исполнить мечту всей жизни: стать многодетной мамой.
В нашем детском доме сегодня живут 57 детей, и за каждого из них я переживаю, каждого по-своему люблю. И после 28 лет работы в Усть-Нерском детском доме могу сказать, что моя профессия – моё призвание. Это счастье – заниматься любимым делом.
Не мечтал стать чиновником
Владислав ЛЁВОЧКИН, заместитель министра культуры и духовного развития РС (Я), поэт, журналист.
1. Никогда не думал, что стану чиновником. Более того, я думал, что никогда им не стану. Согласился только потому, что на предложенной руководящей должности требовался специалист моей квалификации. Сейчас уже понимаю, что и «чиновничья» работа может быть творческой и интересной, хотя минусов тоже много – высокая ответственность, стрессы, дефицит времени.
Можно сказать, в назначении меня заместителем министра есть какое-то стечение обстоятельств. Исполнительная власть сегодня охотно передаёт инициативу молодым. И это правильно: молодёжь лучше ориентируется в современных технологиях, в том числе информационных, а значит, способна улучшить работу, ориентированную на удовлетворение потребностей общества.
Конечно, после такого аванса я обязан сделать всё возможное, чтобы оправдать своё назначение.
2. Для меня призвание – это оценка окружающих, коллег. В любой сфере нужно нарабатывать авторитет, он не приходит сам собой. Ради него нужно идти на какие-то жертвы. Главное, чтобы они не шли вразрез с твоей совестью и за них не было стыдно.
Именно поэтому я не считаю себя карьеристом. Карьерист преступает ради карьеры общечеловеческие принципы, жертвует семьёй, взаимоотношениями. Скажу честно, я на такие жертвы не готов. Мне просто хочется работать и приносить людям пользу. Наверное, когда ты этого достигаешь, это и есть призвание.
С журналистикой я тоже определился не сразу. Мне было уже за 20. Подсказали одноклассники, когда я учился по специальности «Городской кадастр» (довольно престижной!), но быстро понял, что мне нужна более творческая работа. Решил попробовать и, как показало время, не зря. Именно газетная репортёрская журналистика стала для меня мостом в большой мир, я ей безмерно благодарен и никогда не забуду «полосы», «досылы», «вёрстку» и «сдачу номера».
Хотя, кто знает, возможно, я ещё вернусь.
А со стихами всё гораздо проще. Мне кажется, по крайней мере, половина человечества хотя бы раз в жизни пробовала писать стихи. Так вышло и у меня, но в один прекрасный день мои записи обнаружили соседи по общежитию. Проснулся от того, что один из них забрался на стул и гордо декламировал мои строки, остальные слушали и улыбались. После этого у меня снизился порог чувствительности, и я перестал стесняться своих стихов и понял, что их нужно, обязательно нужно читать вслух.
У меня или, вернее, из меня вышло два цикла стихов. Писал их в студенческие годы, когда вообще остро реагируешь на окружающую действительность. Когда повзрослел и остепенился, поэтический поток прекратился. Сейчас меня больше тянет к прозе, но пока пишу урывками, «в стол».
Самое главное – на первоначальном этапе встретить профессионала, который внушил бы тебе уверенность: то, что ты делаешь – твоё. Первым таким человеком для меня стал Александр Гордон. Я тогда учился в Москве и очень любил радиостанцию «Серебряный дождь», где он вёл утреннюю программу. Однажды приехал на эфир и показал ему свой первый цикл. Ему понравилось, он сказал: «Когда появятся ещё и мысли, можете приходить снова», и этого тогда было мне достаточно.
Вторым таким человеком для меня стала литературный редактор газеты «Аргументы и факты на Севере» Инна Феоктистова.
3. До сих пор уверен, что самое главное – получать от выбранной профессии удовольствие. Оно компенсирует любые трудности и материальный недостаток, по крайней мере, на первых порах. А вместе с признанием, авторитетом, опытом и специализацией, приходит финансовое вознаграждение. Я прекрасно знаю, что в творческой среде очень высокая конкуренция и слишком большая разница в заработках у тех, кто только начинает, и тех, кто состоялся. Мало того, нужно быть готовым к тому, что, потратив несколько лет на своё становление в профессии, придёшь к заключению, что «это не твоё».
Сейчас принято измерять любой успех материальным благополучием. Мол, раз ты мало зарабатываешь, значит, не состоялся. Думаю, для творческой сферы это не совсем подходит. Вспомнить хотя бы творения великих гениев, умерших в нищете. Ван Гог, Шуберт, Кафка, Булгаков… Согласитесь, всё-таки это настоящие профессионалы, хотя и не были признаны своим временем и окружающими.
Сложно вдохновляться такими примерами, они, наоборот, отпугивают. Но таков удел творческого человека. Между тем, я считаю, сегодняшняя эпоха не так жестока к творцам.
Имя в титрах
Светлана СОКОЛОВА, журналист, автор и режиссёр телепередачи «Словесная лампада» (ТНТ), лауреат Всесоюзных конкурсов телевизионных программ, Международного фестиваля аудиовизуальной антропологии в г. Пярну, лауреат республиканской премии журналистов им. Ярославского, отличник телевидения и радиовещания СССР, лауреат премии им. О.Н. Емельянова (2011 г.)
1. Если призвание – это то, что неуловимо, но столь властно и сильно приводит идею к реализации, то, безусловно, я выбрала профессию по призванию. Хотя понятие «журналист» в 60-е годы в моём окружении было таким же абстрактным и недосягаемым, как «космонавт». Но как-то запало оно в душу мне – сайсарской оторве. По окончании вечерней школы (а к тому времени у меня был опыт работы бетонщицей на строительстве Вилюйской ГЭС и трёхмесячная дочь) я отправила документы в Иркутский университет на факультет журналистики.
Когда пришло время ехать сдавать экзамены, жаль стало отрывать дочку от груди, и я запросила документы обратно. Историко-филологический факультет (отделение русского языка и литературы) никаких перспектив в журналистике не сулил. Но преподаватель Кыдаана Ивановна Платонова, мама моей одноклассницы, когда я поделилась с ней своими печалями, дескать, не быть мне теперь журналистом, а в школу, учителем как-то не больно и хочется, сказала: «На журналиста невозможно выучиться, им надо родиться!» Так я получила первое понятие о призвании.
2. Не уверена в своих врождённых способностях к журналистике, но любознательностью Бог не обидел точно. А без этого качества в нашей профессии делать нечего. Якутское телевидение заработало в 1963 году. Помню, как бежали мы с уроков домой к тем, у кого в то время уже появился «волшебный» ящик: главным образом, посмотреть, как показывают нашу одноклассницу Лиду Игнатьеву, ходившую в танцевальный кружок Дворца пионеров. Детская редакция приглашала ребят на ТВ разучивать новомодный танец – «липси».
Потом в университете мы – несколько девчонок с курса – стали бегать на телевидение, в молодёжную редакцию, к Гене Дрюпину.
Дебютировала я в цикле «За человека» телеочерком о начинающем якутском нейрохирурге Юрии Пахомове, сделавшем уникальнейшую операцию на мозге больному вилюйским энцефалитом. Вместе с математиком Николаем Саввиновым они на ЭВМ рассчитали, на каком именно участке мозга производить хирургическое вмешательство. Больной лежал на столе часов 7 или 8, и в это время хирург с математиком ездили из Областной больницы до техфака, расположенного по ул. Ярославского, сверять расчёты (которые оказались верными, поскольку сразу после вмешательства, произведённого на левом полушарии, прямо на операционном столе больной зашевелил рукой, ранее полностью парализованной!).
Готовясь к передаче, чтобы не ударить лицом в грязь перед врачами и говорить с ними «на равных», я перерыла в библиотеке всю медицинскую литературу о вилюйском энцефалите, его симптомах, лечении. И, естественно, все признаки заболевания нашла у себя. Прибежала в панике в поликлинику. Молодой доктор, судя по акценту, прибалт (тогда студенческие медотряды приезжали в Якутск на лето) выслушал меня внимательно, потом что-то написал на бумажке, отдал мне, но попросил прочитать рецепт только в аптеке.
Да уж, конечно! Не успела я выбежать из кабинета, как развернула рецепт и… прочла: «Джером К. Джером. Трое в лодке, не считая собаки». С тех пор я перестала с головой уходить в специальную литературу или вникать в специфические технологические процессы. И нашла в себе мужество всякий раз, приходя к профессионалам, признаваться, что ничего не смыслю в их деле и прошу о помощи. С тех пор всегда советую начинающим журналистам не тщиться говорить со специалистами как с равными, потому что журналист – «профессиональный дилетант», но это и ценно. Он такой же, как все, но стремится узнать, понять и показать или рассказать людям о том, что стало интересно ему самому. Наш профессионализм состоит в том, чтобы суметь заинтересовать читателя и зрителя.
3. Уж так мне повезло с профессией, что я и не заметила, как пролетели почти 40 лет с тех пор, как я впервые пришла на телевидение. Радость её именно в процессе. Пока ты задумываешь тему передачи, пока встречаешься с людьми, снимаешь, монтируешь, подбираешь музыку, перебрасываешь картинку или текст с одного места на другое, пока пытаешься сохранить выразительную паузу в монологе своего героя – вся ты заполнена человеком, своим героем, его крупным планом, рождением мысли прямо в кадре, его эмоциями. То есть тем, что должно найти отклик у зрителя по ту сторону экрана.
А ещё добавьте к этому совершенно мистическую составляющую профессии. Бывает, вдруг откуда-то приходит озарение, встречаются нужные люди, складываются определённым образом обстоятельства, и в итоге ты имеешь реальную помощь, поддержку в реализации задуманного. И когда это получается, ты счастлив!
По иному пути
Иеромонах Никандр (ГОРБАТЮК), руководитель секретариата Якутской епархии, благочинный Городского округа.
1. Кто-то из великих сказал, что есть много профессий, но всего три служения – врач, педагог и священник. Я глубоко убеждён, могу из своего, ещё небольшого опыта, подтвердить: священническое служение – призвание. И, конечно, сам стал и монахом, и священником, поняв, что это моё предназначение.
2. Этот путь я избрал в пятилетнем возрасте, когда прабабушка и бабушка привели меня в Пятигорский храм Лазаря Четверодневного, у подножия Машука, – древний, очень красивый, намоленный. В нём когда-то молился Михаил Юрьевич Лермонтов. И первое посещение храма запечатлелось во мне на всю жизнь. С первых же минут, как только переступил его порог, я почувствовал, что это моё, что мне хорошо здесь, в церковной среде.
Узнав, что при Лазаревском храме открывается Воскресная школа, я попросил, чтобы меня записали. Мне было очень интересно, может, не всё понимал, но сама атмосфера – добрая, искренняя – воодушевляла. Я ждал с нетерпением каждого воскресного дня, чтобы вновь отправиться с бабушкой в церковь.
Когда пошёл в первый класс, мы переехали в другой район Пятигорска (родители получили квартиру), и я стал ходить в новый, Никольский храм.
Удивительно, святитель Николай сопровождал меня и благословлял на протяжении всей моей жизни. Я родился 19 декабря, в день памяти Николая Чудотворца и был назван в его честь. Первый храм, в алтарь которого я попал, был Никольский. И рукополагали меня во священники в Никольском соборе г. Кисловодска – это была первая священническая хиротония в новоосвящённом, восстановленном после советского периода соборе. В студенческие годы я смог совершить паломнические поездки в г. Бари к святым мощам Чудотворца, побывал в Мирах Ликийских, на территории современной Турции, где прошло его служение, и до сегодняшнего дня испытываю самое явное руководство и покровительство святителя Николая. Я вижу Промысл Божий и в том, что получил в постриге имя Никандр, с тем же корнем «ник», что значит «победа». Думаю, что и в Якутию Николай Угодник меня привёл, и здесь, на далёкой якутской земле, он меня не оставляет. Здесь я ещё более чувствую его поддержку духовную и его молитвенное заступничество обо мне у престола Божия.
В семилетнем возрасте я был введён в алтарь и до одиннадцатого класса неизменно посещал храм, пономарил. В начальных классах школы в сочинениях на тему «Кем хочу стать?» многие мои одноклассники выбирали профессии космонавта, милиционера, врача, я писал честно, что хочу стать священником. Это был переломный момент для нашей страны, СССР распался. Но молодые преподаватели, только что сами закончившие советские вузы, относились к моему решению с большим уважением, хотя и удивлялись. Да, они боялись комментировать мой выбор на весь класс, но наедине, в беседе после уроков, спрашивали: «Коля, почему такое необычное желание для ребёнка?» Я отвечал искренне, с чистотой душевной: «Потому что хожу в храм, помогаю священнику в алтаре и вижу в этом своё призвание». Слава Богу, на протяжении всех школьных лет это желание послужить Богу не потерялось. Хотя были испытания в старших классах.
Я учился в колледже, где давали средне-специальное образование, можно было стать финансистом-бухгалтером или юристом. Мои сверстники говорили: «Ты получаешь профессию, зачем тебе себя ограничивать, становиться священником? Ты с детства постоянно об этом говоришь, готовишь на церковные темы лекции и рефераты, выступаешь на уроках истории и социологии, но ты ведь можешь быть специалистом в области финансов или юриспруденции и при этом оставаться верующим человеком, посещать храм». Я засомневался: может, действительно, стать обычным прихожанином, сделать светскую карьеру? И тут мне помогли родители. Семья наша не церковная, папа и мама – обычные служащие (папа главный инженер пятигорского Водоканала). Но они сказали: «Ты с детства мечтал стать священником, так стань им».
И я, оставив 12-й класс, поступил в Ставропольскую духовную семинарию.
3. В стенах семинарии и началось испытание моей жизни. Духовная школа человека перерождает. От множества привычек пришлось отказываться. И хотя с детства я был воспитан при храме, в семинарии многое пришлось забыть, многим вещам учиться заново, понять, что во многом ошибался. Например, мне казалось, что когда ты не успеваешь, то должен сначала доделать свою работу, а потом прийти и сесть за парту… А здесь научили, что нужно и исполнить своё послушание, и не опоздать на лекцию. Если ты не успеешь, то будешь наказан, потому что неправильно распределил своё время.
Я всегда думал, что жевать резинку – это нормально, но когда мне велели отодрать жвачку от линолеума на всех этажах, понял, что эта дурная привычка не подобает семинаристу. Или, например, манера засовывать руки в карманы… Когда инспектор вызвал меня и сказал: «Николай, поднимитесь к себе в келью и зашейте, пожалуйста, карманы», я понял, что держать руки в карманах подрясника, церковной одежды, вульгарно.
Многое было мне непонятно сначала, но когда сам стал инспектором семинарии, осознал, что так во мне воспитывали личность, хорошего священника, будущего пастыря.
В духовной школе я по-настоящему понял, что такое дружба, преданность и… предательство. Мне казалось, что в семинарии все должны быть правильные. И, помню, на первом курсе на исповеди спросил нашего духовника: «А почему так? Почему здесь сталкиваешься с такими плохими качествами человеческой души, с предательством, непорядочностью по отношению к собратьям, неискренностью и даже подлостью?» Он меня осёк: «Не забывай, если бы Господь привёл сюда только идеальных людей, как в палисаднике цветочки, то из вас выросли бы не пастыри, а такие рафинированные личности, к которым обычный человек не мог бы даже и обратиться. Вы были бы далеки от реальной жизни, не могли бы понимать беды и проблемы окружающих, чувствовать боль и переживания людей, которые к вам обращаются».
Надо было пережить и предательство собратьев, и неуважение по отношению к тебе или сокурсникам, чтобы, видя эти негативные примеры, не поступать так в будущем. Конечно, я сам не идеальный. В моей жизни было множество ошибок, за которые всегда приходилось нести наказания. Например, если я мог отказать в чём-то собрату, через некоторое время испытывал на себе отказ других и вспоминал: «А ты ведь сам поступал так!»
На своих личных ошибках пять лет в семинарии и потом в Московской духовной академии я и учился. И как же был благодарен Богу за то, что смог приехать в Троице-Сергиеву лавру! Не мог надышаться жизнью монастыря – большой кельи преподобного Сергия Радонежского, как его именуют выпускники Московской духовной школы. В первые месяцы просто ходил и целовал углы, прикасался к стенам этой древней обители. Настолько мне там было хорошо.
Я не мог наслушаться преподавателей, которые читали лекции. Имел большое счастье петь в братском хоре Троице-Сергиевой Лавры под руководством профессора МДА, архимандрита Матфея (Мормыля). Этот человек – глыба церковной науки не только в области духовной музыки, имел вкус и глубокое эстетическое чувство. Внешне величественный, простой, любвеобильный, но строгий, он всегда был очень внимательным ко всем ребятам, певшим в хоре, начиная с 1-го курса семинарии, заканчивая выпускниками академии, и всех (это примерно сто человек) знал поимённо, помнил жизнь и судьбу каждого. Кто бы ни подходил под его благословение, он всегда интересовался: «Как тебя зовут? Откуда приехал?» Нет, наверное, такого уголка, где бы не знали произведения или переложения отца Матфея (Мормыля).
А Михаил Михайлович Дунаев (Царствие ему Небесное!), который преподавал у нас церковное искусство! Интереснейший человек, написавший многотомный труд «Православие и русская литература». Он устраивал нам незабываемые экскурсии по Москве, по Третьяковской галерее. Его можно было слушать часами. Когда мы останавливались у «Троицы» Рублёва, Михаил Михайлович около часа рассказывал о ней – о красках, об оттенках, о сюжете, о богословии иконы…
Три года в Московской духовной академии пролетели, как один миг. Здесь закрепилось моё желание идти по иному – иноческому – пути. Это желание появилось ещё в Ставропольской духовной семинарии. Там я переживал, обдумывал: а моё ли это предназначение? Но в Троице-Сергиевой лавре и монастырские службы, и братский хор, и ранние братские молебны у мощей преподобного Сергия Радонежского, когда ещё темно и ты заставляешь себя подняться и бежать в храм, – всё укрепило меня в намерении.
Не могу теперь даже сказать, кто мне ближе – святитель Николай или преподобный Сергий. Сколько раз я припадал к его святым мощам, когда у меня возникали сложности в познании той или иной науки или появлялись проблемы у близких, чтобы попросить его о помощи или поблагодарить за радости, которых в моей жизни было намного больше, чем невзгод!
Сейчас, вспоминая студенческие годы, духовно богатые и радостные, я с сожалением думаю только о том, что недостаточно времени посвятил книгам, общению с людьми, встречам, знакомствам. Когда ты принимаешь священный сан, то уже, как на ниточку с иголочкой, нанизываешь бисер собственного опыта, обогащаешь духовный багаж, но закладывается он в период учёбы.
После окончания МДА меня распределили преподавателем в родную Ставропольскую семинарию, в Пятигорске в Бештаугорском мужском монастыре я принял монашеский постриг, был назначен старшим помощником проректора по воспитательной работе семинарии, ключарём собора, рукоположен в иеродьякона. А через год, в 2008 год в Никольском соборе Кисловодска была совершена моя пресвитерская хиротония в иеромонаха. Я служил в Ставрополе, в семинарии, в кафедральном соборе, в Смоленске, в Пятигорске. Ныне имею счастье и радость трудиться с Преосвященным Романом здесь, на якутской земле, нести все послушания, на которые меня поставила Церковь и благословил владыка.
Через иконопись – к Богу
Ирина ТИМОФЕЕВА, художница, иконописец, г. Москва. Работает в мастерской «Русская икона». Член Международной федерации художников при ЮНЕСКО. Принимала участие в выставках «Русское чудо», «Православная книга и современное церковное искусство», «Русская икона в конце XX века», «Московский чудотворец», «Культура вне границ». Написанные ею иконы находятся в православных храмах России и за рубежом, в частных коллекциях. Награждена Патриархом Московским и Всея Руси Патриаршей грамотой за участие в Международной выставке православного искусства «Свет миру».
1. Я не очень люблю слово «призвание», оно какое-то пафосное, громкое… Пути Господни неисповедимы, и, скорее всего, они привели меня к тому, чем сейчас я занимаюсь.
Первой моей иконой был образ Божией Матери Казанской. Потом – Иисус Христос, снова Богородица, двунадесятые праздники, минеи, святые Николай Чудотворец, Сергий Радонежский, Серафим Саровский, Илья пророк, Андрей Рублёв… Обучаясь церковной живописи, я читала жития того или иного святого, над образом которого работала, и открыла для себя совершенно другой мир – мир красоты. И именно это – красота икон, символичность художественного языка – сподвигли меня углубиться в веру, в христианство. Заходя в храмы, я видела иконы и узнавала святых. Церковь не казалась уже чужой и непонятной, стала святым домом, где ты соборно молишься с другими. И в 1994 году я приняла таинство крещения.
2. У меня и в мыслях не было стать иконописцем. Не знала даже, что есть такое делание. Я родилась в селе Чурапча. Детство, юность, школа прошли, как у всех детей в якутских сёлах. Была примерным ребёнком, хорошо училась, без напоминаний сама готовила уроки и занималась рисунком. Всегда что-то придумывала, стремилась сделать что-то своими руками, любила бывать на природе и уединяться, наблюдать и рисовать всё, что меня окружало.
Это – от мамы. Хорошо помню, как она старалась для нас, совершая чудеса в бытовом плане. Проснёшься с утра перед Новым годом, а в комнате стоит уже наряженная красивая ёлка. Придёшь из школы, а дом уже другой, потому что она переставила по-новому мебель.
А мой отец! Сколько его помню – всегда с седыми волосами, что удивительно: у моих сверстников отцы не были седыми. Его голову посеребрила война. А ещё удивляло отношение отца к жизни и к людям и радовала его улыбка. Когда мы ходили в лес сторожить сено или укрывать его от дождя, он нас благословлял крестным знамением, а мы переглядывались с сестрой непонимающе. Папа часто приносил из леса один большой красивый лист щавеля или одну землянику, но с листьями и вручал нам. И это было так красиво! Когда гремел гром, он радостно говорил, что это Илья пророк, его святой, на колеснице поднимается к небу. Потом только я узнала, что папа крещёный. И, пожалуй, это помогло мне понять со временем: есть в жизни нечто непостижимое, глубоко таинственное, то, что сокрыто и далеко от моего сознания…
В детстве я хотела стать художником. В то же время очень любила русскую литературу. Как победительнице олимпиады, школа дала мне направление в ЛГПИ им. Герцена. Но, проучившись там полтора года, я всё же ушла из него, чтобы поступить в художественный вуз.
Приехала в Москву и поняла, что непросто сдать экзамены в Суриковский институт: на художественный факультет люди поступали после училища. Выбрала факультет искусствоведения. С экзаменом по атрибутике живописи справилась отлично. А вот на вопросы, касающиеся иконописи, религии ответить не смогла. Тогда начала посещать лекции по византийскому и древнерусскому искусству в Третьяковской галерее, занималась в студии живописи и рисунка во дворце культуры от МАИ.
В 1989 году я закончила курсы по иконописи и реставрации под руководством Виталия Петровича Полетаева, в 1991 году – вторые курсы по иконописи «Вена». Потом был художественно-графический факультет Московского открытого педагогического университета им. Шолохова.
3. Икона – это богословие, умозрение в красках. Поэтому, с одной стороны, искусству церковной живописи учишься всю жизнь. А с другой – сама работа воспитывает тебя, образовывает. Ведь я не идеальна. Много ещё надо в себе перебороть, отказаться от разных привычек, ошибочных поступков, помыслов, желаний.
Мастерство, профессионализм – не главное в иконописи. Что такое ремесло, стиль? Только способ, метод передачи внутреннего состояния, духовного поиска. Бывает, что работа не идёт, как ни старайся! Но даже если и получится (поскольку ты профессионал), чего-то главного всё равно не будет хватать – теплоты, любви, внутреннего света, убедительности. В иконописи ты ищешь образ Бога, святости. Поэтому здесь важна духовная сторона.
Владислав Львович Андреев, мастер, который преподавал нам на курсах, занимается иконописью уже более 60 лет и говорит, что, может, он ни одного образа так и не написал. Знаменитый архимандрит Зенон тоже пишет иконы многие десятилетия. И по его работам видно, как он всё время ищет, использует разные стили, не стоит на месте. Мне ещё многое предстоит. Дай Бог!
Подготовили Марина ГОРИНОВА
и Ирина ЕЛИСЕЕВА