Конечно, всё на свете – суета
под вечным абажуром небосвода,
но мера человека – пустота
окрестности после его ухода.
Как прав Губерман! Как афористично точен в передаче того, что в эти дни переживается столь остро…
С каждой новой потерей, что с годами идут по нарастающей, смерть словно «выкусывает» из тебя, живого, не плоть – душу.
Сердце – как Стена Плача с именами на камнях, «сцементированных» молитвой об ушедших.
Так рано, так не принимаемо разумом рано…
«Нам бы жить – и вся награда,
нам бы жить,
нам бы жить,
нам бы жить…
А мы плывём по небу…»
С того самого дня, как погиб Олег, эта песня про убитых на войне солдат, ставших, по представлению автора, облаками, крутится и крутится во мне, как закольцованная…
Вне всякого сомнения, Господь лучше знает, когда человек ГОТОВ к встрече с Ним. Это просто мы – маловеры. Ропщем на несправедливость, ни умом, ни сердцем, ни душой не способные смириться с утратой. Для НАС. Забывая, что у Бога ВСЕ живы.
И всё же, всё же, всё же…
Последние годы траектории наших с Олегом судеб почти не пересекались. Что это значит? Да ничего это не значит. Потому что, как говаривала одна из героинь Алексина, дружба не определяется количеством встреч. А если б определялась – самым большим другом считался бы дворник: его мы видим почти каждый день!
Между тем, присутствие Олега в моей жизни до сих пор незыблемо, хотя и не очевидно другим. Парадокс? Отнюдь! Просто у «Молодёжки», три с лишним десятилетия назад принявшей меня в свои объятья как родную изначально, было и Олегово лицо. А всё, что закладывается в ранней юности, – фундаментально и вектороопределяюще.
Признаться честно – Олег меня тогда… «испортил». Потому что был одним из тех редких взрослых, кто со мной, подростком, РАЗГОВАРИВАЛ. Всерьёз и обо всём. Зачем? Смешно полагать, что и ему это было в равной степени интересно. Думаю, объяснение всё-таки в другом. В его феномене.
Он был человек-радар. Не столько потому, что, как радиолокатор, безошибочно распознавал свою нужность (в данном случае – в качестве наставника). Он был радаром – то есть РАдость ДАРящим! – по сути.
Мне, правда, это вышло боком, ведь с тех самых пор я безнадёжно «инфицирована»: если с мужчиной не о чем говорить, то зачем он вообще нужен?
Ещё одна ремарка из отрочества: 7 марта какого-то там «лохматого» года. В старой деревянной «Молодёжке» по Октябрьской – терпкий дух шампанского и счастья, приправленный радостной суетой. Нам, зелёным «репортёровцам», места на этом празднике жизни, ясное дело, не предусмотрено – пока. Справедливо, но всё равно как-то сиротливо и обидно. И вот я в «поникшем» расположении духа плетусь к двери, как вдруг из каморочки – вотчины машинисток – катапультно выстреливается Олег, догоняет, решительно прерывая мою унылость, и… торжественно вручает открытку. Вдохновляющую уже с первых слов: «Поросёнку Данди!»
Вот, скажите, оно ему надо было? Вопрос риторический. МНЕ надо было, и он, неизменно настроенный на СОчувствие, это «запеленговал». И – отреагировал. Незамедлительно. Как служба спасения.
Прошло больше тридцати лет, а чувство мгновенной перемены «полярности» эмоций – от «минуса» к «плюсу» – я помню до сих пор.
Как благодарно помню и то, что в один из дней, когда «Молодёжка» переехала в Дом печати, Олег вошёл в кабинет и молча положил передо мной «Нежность» Анри Барбюса. Которая была как ожог.
Так что он не только материалы наши редактировал, он и душу правил…
Однако если кто думает, что при этом Олег позволял нам «рассиропливаться» чувствами, тот глубоко заблуждается! Ведь параллельно он – очевидно, для баланса! – с упоением всех вокруг подкалывал, острил, ехидничал и отпускал двусмысленные шуточки, чем «держал в тонусе». Иногда, честно признаться, меня это просто из себя выводило. Сейчас понимаю, что с его стороны это было мудро, ведь в противном случае лично мне однозначно грозила бы великая неразделённая любовь. А так Мужчина Мечты (и не только мой, полагаю!) добровольно сходил с пьедестала, и «свято место» благополучно занималось другими.
Много позднее, узнав, что в детстве Олег был членом дворовой «банды», которая дралась, стреляла из капсюльных пистолетов и имела ножички, а в студенчестве его сначала приняли нештатным инспектором уголовного розыска (!), а потом зачислили в спецгруппу Томского УВД (!!!), пришло осознание: в жизни несовместные, казалось бы, вещи невероятным образом могут совмещаться! А джентльмен и хулиган, стильный красавчик в смокинге и брутальный Глеб Жеглов – вовсе даже не антагонисты!
Кстати, именно Олег не дал мне распрощаться с журналистикой, когда однажды в середине учёбы я вдруг не на шутку захандрила, решив кардинально изменить жизнь и отчего-то податься не больше, не меньше… во врачи-гинекологи! Случился такой в мозгах неожиданный «вывих». Так Олег его без анестезии «вправил» и в первый же день, когда возглавил «Молодёжку» (ему что, заняться больше нечем было? В первый-то день редакторства?! Сомнительно…), принял меня корреспондентом на договоре. При полном штате.
Поссорились мы всего лишь раз, по-дурацки, и оба горестно по этому поводу переживали. Потом, случайно увидевшись в коридоре Дома печати, одномоментно бросились навстречу друг другу и жарко примирились…
… Но больше всего меня потрясало в Олеге, насколько одарённым и талантливым он был отцом. Только один пример: дети приносили из садика несъеденные там конфеты и по-честному делились друг с другом. Один раз бабушка увидела, как Витя режет ножом карамельку на 6 частей, решила, что дом опустел, побежала в магазин и купила целый килограмм…
Когда я читала в «Логосе», как написали о своих родителях Емельяновы-младшие, я плакала, ощущая собственную материнскую ущербность. Потому что видела идеал полноценности, воплощённый в реальности. Если честно, за 47 лет своей жизни я больше не встречала ни одной такой семьи. Живущей по принципу: люби всех, но каждого – больше всех. Помнится, даже сказала тогда редактору «Логоса» Ирине Дмитриевой: «Мне не надо было иметь детей. Потому что, если они у тебя есть, и ты не отдаёшь им себя так, как Емельяновы, это преступление…»
Не случайно в июле нынешнего года, в День семьи, любви и верности, учреждённый Русской Православной Церковью, Емельяновым в числе 10 других якутских семей была вручена премия святых Петра и Февронии, Муромских чудотворцев, являющих своим супружеством олицетворение христианского брака.
Разумеется, нелепо было бы сейчас «лакировать» Олега, представляя его чуть ли не безгрешным (в соответствии с устоявшимся: о мёртвом – либо хорошо, либо ничего), потому как в противном случае можно получить в ответ и насмешливое: «Он что, Бог?»). Конечно, ему, как и любому из нас, было за что совеститься. Но для меня, к примеру, важно, что если для двух моих замужеств «брак» – самое точное определение, поскольку оба на поверку вышли и недоброкачественными, и с изъяном, то Олег на исходе четвёртой совместной пятилетки с матерью своих четырёх детей… венчался. Обдуманно. Сознательно.
А ещё, когда я готовила материал «Лекино счастье» для «Журфикса», очень тронуло меня Олегово признание о его чувствах к маме жены: «Настоящим другом стала и тёща Элла Станиславовна. Она всё понимала, многое прощала, безмерно нас любила, готова была последнее отдать. Здорово помогала поднимать детей, недосыпала, вкусно готовила и никогда не жаловалась на жизнь. Когда пять лет назад скоропостижно умерла, это на самом деле стало трагедией. Мир словно раскололся. Я ходил совершенно потерянный и понимал, что изменить уже ничего невозможно. В тот день в память о бабе Эле я бросил курить…»
Вот это очень по-православному: в память об ушедшем близком человеке хоть что-нибудь изменить в себе к лучшему. Достойный пример для подражания, не правда ли?
… Каждый раз, когда я теперь ищу в своём мобильнике нужный номер и внезапно вижу Олегову фамилию, меня будто током бьёт. Но удалить – как резать по живому…
Вы замечали, что с годами вся «вода» из памяти «выпаривается»? Помнится только то, что действительно имеет значение. И если человек «якорно» при жизни «зацепил», воспоминания о нём превращаются в концентрат. В соль земли…
Татьяна ДАНИЛЕВСКАЯ