Ради одной овцы
— Отец Максим, Вы очень скромно оценили свои успехи в Якутии и сказали, что реалистически подходите к миссионерским перспективам Церкви в российском обществе начала ХХI века…
— Да, по опросам 70% россиян называют себя православными. Но мы же прекрасно понимаем, что семь из десяти, встретившихся нам на улице любого города, вряд ли окажутся православными… По факту крещения ежели только. А если понимать под православием даже не воцерковлённость, но хотя бы какое-то соотнесение своей жизни с Евангелием и с тем, чему Церковь учит, то мы обретём совсем другие проценты.
Возможно, наши слово и пение во время путешествия по Якутской епархии откликнутся в душах не очень большого количества людей, главное, чтобы жизнь их поменялась в сторону решительного шага к Церкви. Но Евангелие-то нам говорит, что даже ради одной овцы 99 надо оставить. Пусть кто-то один сможет прийти – он бесценен.
— Тогда в чём для человека результат? Вот он пришёл в Церковь, что это значит? Что такое быть православным по-настоящему? Почему такая радость об одном-единственном?
— Радость – потому что мы знаем: если он делается православным в неформальном смысле этого слова, то становится тем, о ком Господь говорит в Евангелии, что таковым обещано спасение. Как можно не радоваться, что кто-то стал ближе к части спасаемых, имеет надежду войти в Царствие Небесное значительно большую, чем тогда, когда он был светским или нецерковным. Спасение – тот жемчуг евангельский – жизнь вечная, ради которого всё остальное можно оставить. И это, по сути, единственное, ради чего мы живём земной жизнью. Мы живём ею ради того, чтобы не лишиться жизни вечной.
Православие, воцерковление начинается не тогда, когда человек прочитал много книг, знает евангельские сюжеты, заходит иногда в церковь, ставит свечки за усопших, даже готов повенчаться и уж, безусловно, крестить своих детей, а когда он будет стремиться (и неважно, с каким результатом) хотя бы в чём-то ради Христа, Его слов, Его заповедей себя, свою волю ограничивать.
Просвещение среди просвещённых
— Когда в 2001 году отцу Владимиру Вигилянскому, служившему в Татианинском храме, вручили орден святителя Иннокентия, Митрополита Московского, 3-й степени, священник предположил, что одним из поводов для награждения послужила его миссионерская деятельность «среди самой непросвещённой в этом плане части нашего общества – интеллигенции». Интересно, как происходит миссионерское служение в университете, среди учёных и студентов? Миссия в МГУ вообще действует?
— Люди не повзводно, не по дивизиям, равно как не по группам, не по факультетам воцерковляются, а по одному. Если в армии ещё можно приказать: «Все завтра на богослужение, на встречу архиерея» (не факт, что из этого что-нибудь хорошее получится, но мероприятие провести можно), то в университете, к счастью, подобное немыслимо. Когда бывали попытки в Москве или других местах что-то организовать принудительно, я говорил: «Нет. Если студенты пойдут к нам на встречу и им за это автоматом поставят зачёт, а если не пойдут, им грозят административные кары, то мы вообще ничего не станем проводить. Пусть присутствуют только те, кто хочет». В начале таких встреч я спрашивал: «Вас сюда согнали? Кто хочет уйти, уходите, обещаю, что вам ничего за это не будет».
— То есть какие-то встречи проводятся?
— Да, но Московский университет – огромное сообщество. Одних студентов около 30 тысяч. И понятно, что храм не может продуцировать активность образовательную или иную, чтобы всех притягивать к себе. Просвещение МГУ и других вузов должно идти по нескольким направлениям.
— Каким? Поделитесь опытом.
— Первое и очень важное – использование церковного знания в учебных планах и программах. Я не сторонник теологических факультетов в светских вузах, потому что не всегда понятно, что из этого получается. Другое дело, если честно сказать, что они готовят работников сферы церковно-государственных отношений. Но не нужно называть это теологией.
Лучше давать соответствующие специализации на основных гуманитарных факультетах. Скажем, церковного права и церковно-государственных отношений на юридическом; или византинистики, древнерусской и западноевропейской средневековой литературы на филологическом; византийской или древнерусской философии (имея в виду под последним богословие) на философском.
Прецедентом стала образованная в Московском университете на историческом факультете кафедра церковной истории, которая преподаётся как светская дисциплина, но это – история Церкви. Заполнена абсолютно нелепая лакуна в программе светского образования.
На точных и естественнонаучных факультетах это могут быть мировоззренческие основы естествознания, где должны освещаться вопросы соотношения веры и знания, религиозных подходов к постижению мира и подходов точных наук.
Такое косвенное воздействие нашего храма на учебный процесс есть, хотя это дело Церкви в более широком смысле слова, конечно.
Второй момент – связь Московского государственного университета с Московской духовной академией, существующая на уровне соглашений между обоими вузами и отдельными факультетами. Происходит обмен спецкурсами, преподавателями и студентами.
Третье направление – наличие домового храма.
В храме науки храму божьему – место
— Насколько важно последнее?
— Я не ставлю это на первое место. Ныне домовые церкви при российских светских высших учебных заведениях только нащупывают собственный статус. Абсолютно понятно, что они не могут быть тем, чем являлись до революции. И размер университета был иной: в богословскую аудиторию вмещались первокурсники всех факультетов вообще. И слушали они обязательный курс богословия (но не очень, надо сказать, просвещались, при том, что его читали выдающиеся люди).
Домовый храм посещали практически все студенты и преподаватели, которые записывались как лица православного вероисповедания. Дело доходило до профанации – там они должны были получать справку об исповеди, чтобы быть допущенными к весенней сессии (не дай нам Бог повторения чего-то подобного!).
Сейчас мы должны просто держать двери открытыми, быть домом для тех, кто или уже осознаёт себя православным, или ищет дорогу к Церкви, создавая такую атмосферу, чтобы она их не вытолкнула на первых же шагах. С нелепыми замечаниями о внешнем виде бороться довольно просто, во всяком случае, очевидно, как. Но есть более тонкие вещи.
— Что Вы имеете в виду?
— В храмах типа нашего, не по географическому принципу созданных, которые люди сознательно выбирают, лукавый ещё и по-другому действует. Он стремится создать атмосферу взаимной приятности. Как у Гоголя, помните, были дамы просто приятная и приятная во всех отношениях. Людям, которых уже довольно много и которым друг с другом хорошо, новые не очень-то и нужны. А если нужны, то те, кто вписывается в их критерии, чтобы не разрушить некий социум, пусть и религиозный.
Бороться за атмосферу открытости для тех, кто на тебя не похож и кто может быть верующим и религиозным, но не так, как ты, приходится постоянно. Потому что атмосфера сектантская без преодоления сама себя создаёт всё время: «Нет, нам уже хорошо, нам иные не подходят». Как в Америке в хороших домах продают квартиры не по факту даже цены, а по тому, насколько человек впишется в число жильцов по стилю жизни. Открытость создаётся усилием.
— Каким именно?
— Важна и стилистика совершения богослужения, чтобы (простая вещь, очевидная, но всё время нужно за это воевать) пели не быстро и читали внятно.
Организовано дежурство духовенства, чтобы была возможность личного общения со священником вне богослужения.
— Для разговора по душам?
— Да, каждый день есть особый священник в храме, с которым можно просто поговорить. Для молебна и треб – другой.
Ещё одно направление – разные виды внебогослужебной деятельности, от интернет-издания «Татьянин день», которое много молодёжи собирает, до школы духовного пения.
Чем удивить студента
— Как вы к этому пришли?
— Оказалось, что сами по себе воскресные школы абсолютно бесперспективны – они не имеют цели на выход, там невозможно добиться дисциплины и непонятно, как требовать (ясно же, что нельзя отчислять за невыученный урок). Получается, как до революции об этом писали: «Ветхий-то Завет мы изучаем каждый год, а до Нового доходим только иногда». Какое-то время мы потыркались, как слепые котята, после чего стало ясно, что необходима некоторая профессиональная основа – нужно учить чему-то, а вместе с этим и церковным дисциплинам.
Для нас этим «чем-то» оказалось церковное пение. С другой стороны, мы поняли, что научиться этому невозможно, если не изучать сольфеджио, вокал, фортепиано наряду с обиходом, историей церковной музыки, историей музыки вообще и так далее, а там уже и литургика, и Закон Божий… Так образовалась школа, которую посещают дети, начиная с пяти-шести лет и до конца средней школы, и студенты, у которых, конечно, программа не такая длинная – три года обучения.
— Неужели студенты есть?
— Целое отделение для студенческой молодёжи – порядка 90 человек. Они занимаются очень интенсивно. Я иной раз удивляюсь – три раза в неделю находить время при такой насыщенности основной учёбы…
— Это всё деятельность храма…
— Да. И ещё одно направление – участие в тех или иных мероприятиях университетского уровня, от представительских до образовательных, в которых нас готовы принять и где можно (конечно, не в лоб, и не призывами «давайте завтра все придите на богослужение») свидетельствовать о православии.
— Например?
— Проходит конференция Союза ректоров, на которую, в силу сложившегося статуса и уважения, приглашают настоятеля храма. Есть возможность перед ректорами всех российских вузов выступить и, конечно, не проповедовать, но показать им положительные стороны системы духовного образования, сказать о необходимости сотрудничества с Церковью и пользе домовых храмов.
— В Якутском университете не много воцерковлённых преподавателей, и всё ещё сильны стереотипы о несовместимости науки как чего-то крайне передового и религии как чего-то жутко отсталого. Как, на Ваш взгляд, можно повлиять на ситуацию?
— Для студентов и преподавателей убедительным будет то слово, которое прозвучит из уст человека, принимаемого этим сообществом. Безусловно, надо искать священнослужителей, их помощников, которые сами бы по факту образования или научной деятельности относились к этой среде.
Много раз приходилось убеждаться, что выступление профессионала, который уважаем как преподаватель или учёный, со словом о своём православном мировоззрении значит неизмеримо больше, чем любые убеждения со стороны священника. Если вдруг узнают, что учёный с мировым именем, уважаемый коллега не просто верует, но прислуживает в храме, это действует сильнее, чем проповедь.
— Неужели вера преподавателей так удивляет студентов?
— Конечно. Например, один из самых популярных преподавателей журфака МГУ – алтарник нашего храма. Когда первокурсники узнают, что любимый доцент, читающий лекции, которыми они заслушиваются, ходит кадило подавать – это для них сначала шок, а потом переворот в мировоззрении. Нужно найти, взрастить и воспитать таких людей, а от них потом пойдут ростки православной жизни в студенческой и преподавательской среде.
Вера физиков и лириков
— В одном из журналов «Татьянин день» была опубликована статья, из которой я с удивлением узнала, что университеты подготовили две трети верующих специалистов, пострадавших за Христа, причём меньше всего новомучеников и исповедников дали историко-филологические факультеты, тогда как физико-математические, медицинские и юридические – в несколько раз больше. А сейчас как обстоит дело, по Вашим наблюдениям?
— Наш храм не обымает реально всех православных университета и не стремится к этому, потому что москвичи в основном ходят в свои храмы. У нас прихожане – либо иногородние студенты, которые, будучи православными, нашли этот храм, либо те (неважно – москвичи или приезжие), кто в нём воцерковились, для которых он – первый.
— Родной…
— Да, духовная родина. У нас в храме гуманитариев больше. Это, с одной стороны, связано с его физическим расположением – мы не в главном кампусе МГУ, а в старых его зданиях, где разместились факультеты журналистики, психологии, искусств, стран Азии и Африки, остальные – на Воробьёвых горах. А во-вторых, большинство клириков храма – гуманитарии.
Но из этого не следует, что какие-то факультеты на порядок больше дают воцерковлённых людей. Хотя, конечно, нельзя не приметить (это было и в советское время), что именно на филологическом факультете, если говорить о гуманитариях, всегда училось и учится большое количество православных. Это характером изучаемых дисциплин определяется. Сейчас стало много журналистов, но вопреки, а не благодаря. Из тех, кто учится вне гуманитарного поля, больше представителей точных, абстрактных наук – физики, математики. Меньше практиков, условно говоря, экономистов или почвоведов.
— Видимо, имеет значение свойство ума?
— Люди выбирают образование в соответствии с характером личности. И гуманитарные дисциплины либо глубокое абстрактное точное знание больше подводят человека к религиозному опыту, чем погружённость в практические стихии.
— Будем надеяться, что кто-то из тех, кто прочтёт это интервью, прорвётся через практические стихии на радость нам и Господу!
Беседу вела Ирина ДМИТРИЕВА