Благодатное сочувствие

Настроена «на вечность»

— Лидия Николаевна, в Якутии многие знают и любят Ваши стихи, в основном по публикациям в лучших российских журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Звезда», «Арион», «Сибирские огни». Попасть на страницы этих изданий – всё равно, что получить «знак качества», и… это признание. Нынешний номер «Логоса» посвящён теме успеха. Как Вы к нему относитесь?

— Успех – понятие кратковременное. А я с детства – так уж получилось – была настроена «на вечность». И сейчас уже не стесняюсь об этом говорить, потому что жизненный опыт помогает отличить немотивированные амбиции от целеустремлённости и уверенности в правильности избранного пути.

Как это происходит, откуда берётся, кто закладывает ту или иную «программу» в детскую душу? Многие верующие люди знают, в каком направлении нужно искать ответы на эти непростые вопросы. Может быть, над маленьким украинским хутором в августе, в ночь моего рождения, случился большой звездопад, и меня словно бы слегка обожгло отблеском нездешних и недосягаемых далей и высей. Кто знает, тот поймёт.

Одна маленькая девочка уже в пять лет хотела «выйти замуж за канадского посла и ездить с ним на двухэтажном автомобиле». А мой сын – её ровесник – в ответ сказал, что хотел бы погибнуть за Родину. Их устремления со временем осуществились, потому что, наверное, были услышаны небесами. Ведь их устами говорила сама невинность. Сын мой вырос и похоронен в офицерской форме. А девочка замужем за очень богатым человеком. Каждый их них осуществился в том измерении (служение Отчизне – материальное благополучие), на которое уже в детстве была настроена лира его или её души (тогда ещё на ней должны были бы играть только ангелы).

Толком не всегда осознаваемая, неизвестно из каких времён (генетика? зов предков? дар свыше?) пришедшая внутренняя убеждённость (установка, сказали бы психологи), настроенность на то или иное далёкое будущее – играет в жизни каждого человека определяющую роль.

— У меня такого ощущения не было. Или я его не распознала… Наверное, поэтому интересно узнать, какой путь прошёл человек, рано почувствовавший призвание, чтобы добиться своей цели и стать поэтом? Какие усилия приложил? Ведь одного «хотения» мало.

— Желание создать что-то своё в искусстве уже в школьные годы стало у меня всепоглощающим. Это заставляло невероятно много читать, искать себя в разных жанрах. Уже в пятнадцать лет в областной газете было опубликовано моё первое стихотворение. Тогда же я стала вести детские передачи на областном телевидении. Знала наизусть немыслимое количество стихов и побеждала на конкурсах художественного чтения.

По книге Лидии Чуковской изучала основы редактуры текста (желание стать писателем). Брала уроки музыки и, благодаря врождённой музыкальной памяти, могла узнать любой отрывок из классического музыкального наследия – от Сен-Санса до Малера. В областную филармонию приезжали столичные скрипачи и пианисты – не пропускала ни одного концерта. Настольными в отрочестве были книги по теории киноискусства и «Моя жизнь в искусстве» Станиславского. Альбомы живописи и книги помогли изучить теорию живописи. Маленький областной музей не мог порадовать художественными шедеврами. И я жадно поглощала, «фотографируя памятью», все доступные иллюстрации лучших образцов мировой живописи (пригодилось через многие годы, когда занялась «фотопоэзией»). Позже играла в университетском экспериментальном театре (желание стать режиссёром).

И всё – с наслаждением и жаждой сказать когда-нибудь «своё слово». Мне многое нужно было знать и уметь, ибо это (кто подсказал?) входило в мою профессию (Поэт? Писатель? Журналист? Режиссёр? Искусствовед? Теоретик кино?). Многие знания и умения помогли потом в жизни для заработка на хлеб насущный.

А творчество и его результат я никогда не измеряла в денежных единицах, хоть любила и люблю получать деньги именно за творческую работу, но в жанрах сопредельных собственно поэзии. В советские времена, когда со стихами было трудно пробиться, выручали поэтические переводы (по подстрочникам), радиопередачи, выступления перед читателями в библиотеках и концертных залах. Это неплохо оплачивалось. И не требовало никаких душевных затрат на приспосабливание к существующему строю. Многие поэты тогда так и жили: «ни единой долькой не отступившись от лица». Я не исключение.

В ранней юности был выбран и девиз существования в искусстве, помимо завещания Станиславского «Любить искусство в себе, а не себя в искусстве». Он был взят из стихов Поля Элюара (изучала французский, чтобы читать его в оригинале, и диплом защитила по его творчеству): «ПИСАТЬ РИСОВАТЬ ЧЕКАНИТЬ». С тех пор живопись словом, чеканный ритм строки, музыкальность авторской интонации стали для меня наиболее важными элементами стихосложения (да не побоимся этого слова!).

 

«Сегодня я – гений!»

—  Кто был для Вас примером в искусстве? Жаждали ли Вы прославиться или готовы были к жертвенному пути?

— О том, что можно быть гениальным и непризнанным (Ван Гог, Эмили Дикинсон), умереть молодым от голода и чахотки (Модильяни, Фёдор Васильев), что можно и великому поэту стать не избранным, а изгнанным (Данте, Бунин), что в расцвете творческих сил и таланта можно трагически погибнуть (несть числа), что после гибельной кончины может наступить для творческого наследия ещё и тьма полного забвения (Булгаков и Цветаева были забыты на полные 20 лет!) – этих ли примеров мне было мало, чтобы не стремиться к успеху и стараться не думать о нём как о чём-то естественном и необходимом, а уж тем более именно мною заслуженном? Они все не заслужили, а я – вот нате вам!

Жизнеописания великих людей многому могут научить чуткое сердце отроковицы или отрока, вступивших на путь самопостижения и самовыражения (ибо это – суть всякого искусства). А если к этому добавить жития святых – о стяжании спасения, но не славы… Без комментариев.

— Насколько опасным для души верующего человека – Художника в самом широком смысле слова – может стать соблазн упоения своим талантом, успехом? Всегда ли Мастер осознаёт, Кто и для чего вложил в его душу не только потребность, но и способность к созиданию? 

— Да, соглашусь, искусство, в том числе и поэтическое, часто находится на опасной грани, где порой всего один только шаг до самовосхваления, самоупоения и гордыни. И всё же в редких случаях художник имеет полное право на восторженную самооценку. Особенно если это заслужено и оплачено титаническим трудом по умножению евангелических «талантов», вложенных Господом в твои руки. Самые известные примеры: «Сегодня я – гений!» (А.Блок, закончивший поэму «Двенадцать») и «Ай, да Пушкин! Ай, да сукин сын!» (А.Пушкин, по завершении «Бориса Годунова»).

«Ты сам свой высший суд», – сказано гением сгоряча или даже в минуту отчаяния. Ибо вердикт выносит читатель. И вот тут всё внимание на ключевые цитаты, которые знает и помнит любой начитанный человек. Даже в кавычки их брать не хочется, настолько они вошли в контекст поэтического восприятия мира.

Быть знаменитым некрасиво… Но пораженья от победы ты сам не должен отличать… Душа обязана трудиться и день, и ночь, и день, и ночь… Ты вечности заложник у времени в плену… Нет, никогда ничей я не был современник… Разбросанным в пыли по магазинам, где их никто не брал и не берёт, моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черёд… Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся, но нам СОЧУВСТВИЕ даётся, как нам даётся БЛАГОДАТЬ.

Вот эта благодать читательского СО-чувствия, то есть чувствования вместе с автором, отдалённым от тебя во времени и пространстве, и есть высшее из возможных достижений поэзии. Многие мудрецы и философы древности верили, что ПОЭЗИЯ ПРЕОДОЛЕВАЕТ СМЕРТЬ. И воплощённая в стихах душа человека навеки остаётся в мире.

Такому успеху каждый позавидует. Но именно его-то и труднее всего достичь.

А вообще наши земные успехи – скоротечны и преходящи. Хотя их иногда и приятно бывает припомнить, потому что они тоже результат вложенного в дарованные свыше таланты труда.

 

 «Онегин в юбке»

— Молодые люди даже не представляют, насколько трудно было пройти рогатки советской цензуры! Что помогло Вам, вопреки обстоятельствам, состояться и осуществить задуманное?                         

—  В шестом классе школы наш сын Василий написал сочинение на вольную тему «Почему я не хочу быть писателем». Там была такая фраза: «Не хочу быть писателем, потому что моя мама часто звонит в какое-то издательство, а потом плачет!». Зря учительница поставила ему тройку «за нераскрытую тему». В те давние советские времена книги наши годами лежали в издательствах. Ждали милости от предвзятых внутренних рецензентов и цензоров-невидимок. Тут уж или выжить, или вовсе не жить. Тогда я стала писать молитвы. Ни одной канонической не знала! Но писала свои. Помогало.

Не люблю рассказывать о гонениях (реальных) со стороны партийных советских властей. Скажу кратко: и это было в моей жизни, как и в жизни наших поэтических сверстников. В семидесятые годы прошлого века это здорово тормознуло «пришествие в литературу» многих и многих талантливых людей – погибших, уехавших в добровольную эмиграцию или спившихся на родине от отчаяния и безнадёги.

Первые мои книги вышли изуродованными советской редактурой и цензурой, не допускавшей никакого упоминания слова «БОГ». И только в пословицах и поговорках его пропускали в печать, да и то исправляя заглавную букву на маленькую.

Прошли мы эти бурные речные пороги – и вышли на ровную воду. И куда приплыли? К успеху или в обратную от него сторону – не мне теперь решать.

 — Знаете, есть ещё ложная скромность. Иногда, бывает, надо просто рассказать: а что получилось? Какие страницы творческой биографии Вы считаете наиболее  успешными? Ведь путь любого из нас усеян не одними шипами?

— Большим успехом пользовались мои авторские программы на Всесоюзном радио (потом Радио-1) – «Поэтические встречи» и «Мастерская поэта» (1989 – 1994). Письма от слушателей из разных городов и сёл нашей необъятной когда-то страны носили в литературную редакцию радио мешками!

Наверное, можно сопрячь с успехом публикацию романа в стихах «Круг общения» в журнале «Литературная учёба» (№6, 1986) в окружении большого количества критических отзывов и статей. Венгерская «Литературная газета» назвала этот роман «Онегиным в юбке».

Успех сопровождал и песню «Магазин «Цветы» в исполнении Софии Ротару, она поёт её уже почти тридцать лет. Странное, структурно изломанное и нерифмованное стихотворение положил на музыку Давид Тухманов – изысканный и разборчивый композитор.

Телефильмы, снятые в Лондоне совместно с РТВ, в девяностые годы долго не сходили с российских телеэкранов. Ну и так далее. А что стихи? А стихи мои давно живут отдельной от меня и неведомой мне жизнью. И вот тут да будет упомянута ещё одна составляющая литературного успеха – это встреча со СВОИМ ЧИТАТЕЛЕМ. И в последние 20 лет я такими встречами не обделена. Но и не избалована, к счастью. Есть просто удивительные истории на эту тему. Но не место и не время похваляться. Ещё многое нужно успеть сделать. Помолясь и приступим…

Тем более, что у меня много творческих планов. И среди них главнейший – это собрать материал и приступить к написанию книги о жизни православного подвижника и молитвенника архиепископа Керченского Анатолия (Кузнецова). Он, слава Богу, уже двадцать лет окормляет паству в лондонском храме Успения Божьей Матери и Всех Святых.

 

Там, где ангелы говорят по-английски

— Не потеряли ли Вы СВОЕГО читателя, переехав в Англию?

— При современных технологиях место жительства уже не играет такой роли, как раньше. Я всегда считала, что главное – это не где живёшь, а – зачем живёшь. Ведь книги мои все последние годы выходят в основном в России. Там же намного чаще, чем в других странах, проходят мои фотовыставки, презентации и творческие вечера. И ни одной вещи, ни одной картины или важной семейной реликвии мы из московской квартиры не перевезли.

В своё время переезд в Англию, к мужу, которого повлекли туда и хорошая работа, и глубинные духовные интересы, как это ни покажется многим странным, не был для меня радостным событием. Года два я не могла написать ни одной стихотворной строчки. Эту долгую немоту тяжело было вынести. Спасала шутка: «Здесь ангелы не знают русского языка! Говорят только по-английски».

Очень помогли мне слова архиепископа Анатолия Керченского в ответ на сетования о жизни в чужой стране: «Богу виднее, где вы нужнее!». Пришлось всерьёз задуматься над тем, зачем и для чего именно я оказалась в этом «послании».

На помощь пришла и сопредельная поэзии работа. Мне снова пригодились многие другие умения и профессии. Совместно с российским телевидением было отснято более десяти телефильмов о пребывании культовых русских поэтов и композиторов в Англии. Записала я и несколько больших программ о современной русской поэзии на радио Би-Би-Си. Стала писать эссе для «Литературной газеты» и русской зарубежной прессы. По четвергам слушала в лондонском соборе беседы митрополита Антония Сурожского. Молилась. Вразумлялась. И стихи вернулись.

За последние двенадцать лет в России были изданы шесть книг моих стихов и роман в стихах, книга эссе и фотопоэтические «книжки с картинками» (даже не знаю, как их ещё назвать). Много было журнальных и газетных публикаций, откликов и критических статей о моих произведениях, выдвижения на премии.

Однажды в прямом эфире российского радио в мой адрес прозвучал резкий вопрос: «Разве можно стать русским поэтом за рубежом?!» Я ответила мгновенно и неожиданно для себя самой: «Может быть, и нельзя стать на чужбине русским поэтом, но нельзя и ПЕРЕСТАТЬ им быть, если ты уже поэт!» И спустя десять лет подпишусь под этими словами, потому что мы – не эмигранты. Мы просто работаем в далёкой стране, как нефтяники на вахте или геологи в дальней экспедиции в отрыве от родных мест. Жизнь тут, конечно, намного комфортнее, чем в тайге или в российской глубинке. Но от этого пряники не становятся слаще. Поверьте мне.

А от всех неприятностей, от невезения или ностальгии я знаю одно сильнодействующее лекарство –  это молитва. И, конечно же, любимая работа во всех её ипостасях.

 

Беседу вела Ирина ДМИТРИЕВА

 

Книги Лидии Григорьевой «Небожитель», «Сновидение в Саду», «Воспитание сада» и «Англия – страна Советов» можно заказать в интернет-магазине по адресу:

http://www.ozon.ru/context/detail/id/319176/

 

 

ЛИДИЯ ГРИГОРЬЕВА

 

Иерусалим

 

Холмы масличные – безлюдны.
Колючий воздух нас коснётся
шершавою щекой Иуды –
и отвернётся.

Висит в пространстве меж мирами
миражный город. Нас минуя
текут века. Но эти шрамы –
от поцелуя!

Вотще моление о чаше
вновь раздаётся в чаще сада.
Поднявший меч тут гибнет чаще
от камнепада.

***

Наверно, Господь мне не враг,
и всё же обрёк на недолю…
Я душу зажала в кулак,
не выпущу больше на волю.

Наверное, губят, любя…
Мне этой не внять благостыни.
И я заслонюсь от себя
последней молитвой о сыне.

***

Крепнут с годами печали несметные,
кажется – хуже не будет.
Все мы порою живём, как бессмертные,
словно бы нас не убудет…

***

Ученики бежали, спотыкаясь
о камни преткновения. Они
куда глаза глядят бежать хотели,
но темь была, хоть выколи глаза…
И прибежали в город, все в репьях
прилипчивых, в одеждах запылённых,
и мелкая горячечная дрожь
их долго била прямо на пороге
у входа в дом недавно приютивший
Его с учениками для пасхальной,
таимой от сторонних сотрапезы.
Теперь они остались без опеки,
но их никто не поднимал на пики,
не распинал и кости не ломал
сейчас, пока что… Это предстояло
по времени чуть позже, говорят
Деяния апостолов. Ни семя,
проросшее на храмовой горе,
ни время, что стояло на дворе
их рассудило – вечность им судья
и Тот, кого они тогда смогли оставить
на горней плахе Промысла Господня.
Он их простил. И с ними – тьмы и тьмы…
Средь них, прости нас Господи, и мы.

Ученик

 
Он закрыл свою дверь на засовы,
чтобы в ступе воды натолочь.
Лисы лают и ухают совы.
Кто же спит в Гефсиманскую ночь?

Он, в надежде укрыться от доли,
всех изгнал из укрытия прочь,
и остался без хлеба и соли,
и не спал в Гефсиманскую ночь.

И записывал Слово украдкой,
до писания больно охоч.
И уснул над заветной тетрадкой.
И проспал Гефсиманскую ночь.

***

Зачем-то тянет нас в другие страны
из отчей неисхоженой земли…
Не заживляй мои сквозные раны!
Они мне в покаяние даны.

Скажу, поймав сочувствие во взоре,
отметив жалость чью-то невзначай:
не заживляй моё живое горе!
Заслуженных терзаний не смягчай…

***

В саду, где бабочки, шмели,
жуки, стрекозы, осы,
слова в муку перемели,
чтоб подкормились розы.

В саду, где розовый настой,
душистые левкои,
постой в безвестности простой,
безмолствуя, ликуя…

И если будет суждено,
увидишь в веки кои,
как прорастёт твое зерно
в словесном перегное.

***

Без покрова, без крова,
бродят меж горных сёл
розовая корова
и голубой осёл.

Буря ли рвёт и мечет,
валом ли снег валит,
птица ли прощебечет,
голубь ли прогулит,

выйдут ли из схорона,
выслав вперёд гонца,
белая ли ворона,
чёрная ли овца –

все не стоят на месте,
всякий любому рад,
все соберутся вместе
у Вифлеемских врат.

Эти незлые звери.
в пагубе и гоньбе,
братья мои по вере,
разуму и судьбе.

***

Хоть дни мои весьма
бесславны и рутинны,
алмазная резьба
осенней паутины
сияет и горит,
и свет небесный множит.
И пусть душа болит,
но любоваться – может.

Что войдет

***
С. Михайлову
 
В этом мире, где всякий обижен
на судьбу, на недолю и др.,
сад небрежно одет и подстрижен –
перерос, износился  до дыр.

И погодою злою поруган,
отряхает свой ветхий наряд.
Поражённые зимним недугом
ветви ноют, суставы хрустят.

Но таимые соки земные
и потоки небесных лучей
исцелят и деревья больные,
и кусты – поискусней врачей.

Как бы мы, вероятно, хотели,
эту силу и мощь обрести:
словно сад, на последнем пределе
заупрямиться – и расцвести…

***

Квартира наша зимой,
заснеженный вид красивый.
Приеду побыть с тобой,
сын мой неугасимый!

Квартира наша в Филях
для нескольких поколений…
Семейный цветок зачах,
на стенах то пыль, то иней.

И ты мне уже не подашь
на старость воды и хлеба.
Наш двадцать второй этаж,
как двадцать второе небо.

И в маревой снежной мгле
квартира, как пункт конечный:
там сын наш на смертном одре,
невидимый и предвечный…

Пещера Илии

Глаза прищурю, рот ощерю:
наждачен ветер Иудеи.
Я в святоотческой пещере
и помолюсь, и порадею.

Тут Илия – под Божьим оком –
гоним окрестным был народом,
пришельцем слыл, а не пророком,
бездельником и сумасбродом.

Природное упрямство бычье
да шкура тёплая, овечья.
Косноязычное величье –
громоподобное наречье.

Пылит песчаная дорога,
бредут паломники, от века
ветхозаветного пророка
уже не чтя за человека.

Мы это с детства помним сами:
когда дождям пора излиться
и над российскими лесами
гремит Илья на колеснице.

***

Буду лакать молоко и мёд,
обогащусь летами…
Но эта пустыня не зарастет
травами и цветами.

Буду ходить, говорить, дышать,
словно бы молодая…
Но перестанет земля рожать,
там, где пройду, рыдая.

***

Больно стоять на слепящем свету
ангелам чёрным в зимнем саду.
Полупрозрачный траур расцветки –
чёрные крылья и чёрные ветки.

Встану ли утром, ко сну ль отойду,
вижу стоит в поднебесном саду
в свете неистовом и раскалённом
траурный ангел с крылом опалённым.

***

Господи! Вижу Твою зарю,
огненное знамение!
Не разбазарю, не раздарю
данное мне имение…

Примется пламя зари лизать
ризы неопалимые,
вот я тогда и пойду писать
эти слова голимые…
***

Над рукописью больше не корплю,
а засеваю файлы, словно нивы…
Но всё-таки черновики люблю!
Хочу копить и заводить архивы!

Хочу писать, вычёркивать, терзать,
трястись над каждым вымученным словом.
Как чётки на основу нанизать
тот крестный путь, что был мне уготован…

***

С откоса ли летит моя телега –
я плачу и кричу.
Потом встаю, иду по воле Бога
домой или к врачу.

Стою ли я у смертного порога,
стенаю и зову.
Я помощи всегда прошу у Бога,
во сне и наяву.

Забота ли опять меня калечит:
я словно не живу…
Напрасно всё. И только вера – лечит,
и держит на плаву.

 

Зал ожидания

Жизнь проведя в плену призвания,
не знала, что это такое:
стихи для зала ожидания
и для приёмного покоя.

Как жить в кручине укоризненной,
значенья слов не умаляя,
в ажиотажной и болезненной
толпе стихи не распыляя?

Чтоб жизнь, рекламой отмечаема
навязчивой и громогласной,
на люди вышла и нечаянно
в толпе увязла непролазной.

Иль чтоб, гордыней побуждаемо,
от глаз людских таилось слово,
пока почтенна и читаема
одна словесная полова.

Но так ли уж пусты мечтания,
чтобы поэзии страницы
листали в зале ожидания,
в автобусе или в больнице.

Источник

Шёл по стезе и целебный нашёл,
щедрый источник:
ветхий, исписанный карандашом
мятый листочек.

Был бы научный иль профитный риск,
если бы это
был не листок, а компьтерный диск
или дискета.

Те письмена, не поняв ни аза,
выронил снова…
Северный ветер унёс в небеса
рукопись Слова.

***

Учительница Марь Иванна
проснулась рано.

С утра проверила тетрадки.
Вскопала грядки.

Воды с колонки наносила.
И поросёнку намесила.

Телушке сена набросала.
Взяла с собою хлеба, сала.

Умылась. Вышла на дорогу.
Поспела к первому уроку.