Слёзы, рождающие радость
«Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия, да простит ти, вся согрешения твоя и аз недостойный иерей, властию его мне данною прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа… Аминь».
Священник поднимает епитрахиль с моей головы, а я уже не вижу ни аналоя, ни лиц других прихожан – глаза застилают слёзы. Здесь, в маленьком молельном доме на самом краешке земли, в посёлке Чокурдах, мы все как на ладони, как на лобном месте – не спрячешься никуда от людских взглядов. «Ты что, плачешь?!» – в глазах приятельницы недоумение. Да, плачу. И не могу остановиться. Потому что всё, что так долго жило во мне, так свербело, горело, выжигало душу – вдруг разом ушло. И взамен этого тяжёлого бремени появилось удивительное чувство радости и даже восторга.
Ту исповедь я помню все годы. Она для меня и сейчас как камертон, по которому настраиваются струны души. Я тогда ничего не смогла ответить приятельнице-прихожанке. Плакала от боли за всех, кого обидела своим высокомерием, плакала о том, что там, где надо было промолчать, старалась сказать, да так, чтобы жало моего языка достигло самой уязвимой цели – чужого сердца. Мне было стыдно перед мамой за то, что я всегда доказывала свою неоспоримую правоту, за то, что она прощала меня и никогда не упрекала за гордыню. Перед дочерью за то, что с позиции своей власти, авторитета родителя я подавляла её желания, порывы, наперёд зная «как надо правильно». Стыд сжигал и за лицемерие, с которым рассуждала и поучала других о вере, о Боге, тогда как сама пропадала в тщеславии, лени и маловерии! Было много ещё того, что, выстрадав, я открыла на этой исповеди.
Батюшка ничего не сказал, накрыл мою голову епитрахилью и прочитал разрешительную молитву. Вот тогда и полились слёзы – от искреннего раскаянья и великого присутствия Божественной благодати.
Духовная баня раз в полгода
В далёкий Чокурдахский приход священник приезжал раз в полгода. За это время мы обрастали грехами, забывали о многом, что в ежедневной суете и не расценивается как преступление перед собой, перед людьми, перед Богом – ну посплетничали, пообсуждали, посмеялись над кем-то (не со зла же!); разгневались, разозлились, раскричались на своих ближних (так ведь за дело!); и уж конечно, не преминули посетовать на такую трудную жизнь с её проблемами, неудачами, в которых виноват кто угодно (начальство, соседка, магнитные бури, правительство…), но только не мы!
Наш мудрый, проницательный и добрый батюшка, иерей Роман Матюков, несмотря на молодость, видел нас насквозь, и невозможно было от него утаить груз своих прегрешений. Мы росли вместе со священником духовно, хотя наше продвижение было медленным и весьма неравномерным. Но всё же вместе мы познавали великую науку человеческой любви и стяжания Божьей благодати. Учились понимать, что Таинство исповеди и покаяния – удивительный дар, данный Господом для очищения наших душ, возможность увидеть мир в других красках, первый шаг на пути к Царствию Небесному.
Вместе, но по одному
Первый опыт исповеди был таким: мы расселись по лавкам с перечнем грехов в руках и вслед за священником, перечисляя то, в чём мы должны раскаяться, говорили: «Прости, Господи!» Такая общая исповедь, возможно, была единственным способом привести разношёрстную публику только-только образованного прихода к умению понимать свою греховность, к осознанию того, что мы, люди, слабы и склонны к постоянному падению.
В качестве образца для определения своего духовного состояния и для обнаружения собственных грехов нам зачитывалась «Исповедь» святителя Игнатия Брянчанинова. В какой-то момент среди общих вздохов и шёпота раздался громкий возглас: «Хватит!» Одна из женщин настолько прочувствовала тяжесть и массу накопленного в себе зла, что от дальнейшего перечисления ей просто стало плохо.
Хоть и не приветствуется Церковью общая исповедь, опыт показывает, что и она может быть проникновенна, а раскаянье способно достигать самых заветных уголков души.
Устами ребёнка…
Дочке было лет девять-десять. В очередной раз приехал священник.
…Мы готовимся к исповеди. Сидим всё на тех же лавках вдоль стен, волнуемся. Я спрашиваю: «Настенька, ты ничего не забыла?» Она сердится: «Мама, ну что ты меня пытаешь, я знаю, что батюшке скажу!»
Мне безумно интересно: что там в этой маленькой головке, о чём она будет плакать перед Богом, что уже сформировалось в её системе ценностей? А вдруг она скажет что-то частное, не сможет выделить свой главный порок? Лицо её сосредоточенно. Сдерживаю себя, чтобы не спросить снова, не забыла ли она чего.
В руках тереблю клочок бумаги, он уже влажен и изрядно смят. Настя спрашивает:
– Что это у тебя?
– Записка. Чтобы не забыть, свои грехи записала.
– Это так тебе стыдно, что ты даже можешь о них забыть?!
… Я и теперь порой пишу на бумажке свои согрешения, но всегда помню замечание, сделанное ребёнком. В исповеди не должно быть чего-то такого, что можно перечислить так, как очередной пункт из списка. За каждый – надо переболеть…
Не по шпаргалке
В рядах прихожан волнение: в этот раз будем исповедоваться индивидуально.
Как? Что говорить батюшке? Прямо так и рассказывать всё?
Староста раздаёт шпаргалки, чтобы мы перед священником «в грязь лицом не ударили», готовились же полгода к приезду миссионера!
Суета, шум в молельном доме. Стихийно устанавливается очередь. «Пропустите вперёд детей!» – оттягивают взрослые момент собственного исповедания.
Подходит мой черёд. Чувствую, как всё уходит на задний план – толчея, разговоры, сутолока. Я остаюсь один на один со своей совестью. Стою перед аналоем, смотрю в пол. Отчего-то тяжело поднять голову. Отчётливо видны сколы и выбоины в половой плитке. «Ну, Татьяна, исповедуй, в чём согрешила!» – помогает начать отец Михаил Зайцев. Почему-то так пересохло во рту, что язык просто не может пошевелиться. «Я слушаю!» – обдаёт жаром и холодом одновременно голос священника – доброго и душевного всегда, но требовательного и серьёзного в этот момент.
И вдруг из меня, такой горделивой, уверенной в себе, обладающей «тембристым», поставленным голосом, начинает исходить какое-то жалкое блеяние, омерзительные звуки, которые и человеческой речью назвать нельзя. Едва выдавливаю фразу о том, что «часто обижаю людей, гордыня мучает»… Батюшка начинает задавать «наводящие» вопросы. Он понимает, что словами сейчас мне не выразить того, что я должна сказать и начинает напоминать, в чём необходимо покаяться и попросить прощения. Я только киваю головой, немо соглашаясь. Всё также смотрю в пол и не смею поднять глаза. На носок моих туфель падает такая горячая, такая тяжёлая слеза – аж в ноге зажгло, как лазерным лучом прошило… Туда, в пол, вниз ушла вся тяжесть. Как в преисподнюю. Пусть там сгорит всё и слёзы сердце омоют. А в душе такая долгожданная свобода, такая радость!
Чтобы не стыдно было
Кающемуся человеку всегда важно слово священника. Духовник, молясь с первого момента беседы, ждёт вразумления от Бога, и если чувствует в душе извещение, то даёт такой ответ, который поможет человеку не сбиваться с пути, избавиться от душепагубного рабства.
Священнику дана сила и власть Господа Иисуса Христа освобождать кающегося от плена греховной скверны и дать напутствие, рецепт избавления от греховности.
Однажды батюшка сказал после моей исповеди и раскаянья: «Так и живите – не грешите, не унывайте – мир вы всё равно не измените. Жизнь Ваша пройдёт… Важно только, чтобы потом, на Суде, не стыдно было…»
Простая формула жизни! Живи и помни, что скоро уйдёшь из этого мира. Живи так, чтобы не стыдно было ответить перед Господом за каждый день и час. Живи с Богом, с верой в Него, в Его Промысл. Простая формула… Но так ли легко нам ей следовать?
Новые обстоятельства
Уже больше года, как я переехала в город. Здесь можно пойти в храм, исповедоваться, причаститься в любое время. Есть возможность более широкого общения со священнослужителями, помогающими «не заплутать»…
Как-то в нашем доме проездом остановился наш духовник, который служил тогда в отдалённом приходе. Радость встречи была огромной. Проговорили до самого позднего вечера. Конечно, были расспросы о том, как мы устроились, как обжились на новом месте. Чувствую, как батюшка осторожно «прощупывает» нас на предмет того, не охладела ли, не замерла ли наша духовная жизнь. И тут я с радостью откровенничаю:
– Так повезло мне! Сколько раз исповедовалась, и получалось, что всегда попадала к разным священникам. Ни один из них не принял моё раскаянье формально, каждый нашёл именно те слова, которые для меня были не просто важны – спасительны, попадали в самое сердце! Будто каждый из них ждал именно меня, моего раскаянья. Я буквально чувствовала, что священник вместе со мной переживает мой грех!
– Это потому, что исповедь Ваша искренняя, – объяснил батюшка…
Татьяна ПАНЗИНА