С благотворительностью (в чистом виде) я познакомилась ровно десять лет назад, когда была нищей.
…Собственно, нищими тогда были все, кроме новых русских. Зарплату люди СНГ получали раз в полгода. По телевизору шли утешающие мелодрамы о том, что богатые тоже плачут. Не в деньгах, стало быть, счастье. Проезд на автобусе был бесплатным. Где-то в финансовых кругах производились отчисления из зарплат на транспортные услуги. На магазинных полках стояли красиво сложенные пирамиды консервов, известных под псевдонимом «Ку-ку, Мария», гордо тянулись ввысь горлышки коньяка «Наполеон» и подмигивал мрачный Распутин.
Случайно подслушав в автобусе разговор о нищих, коих в те годы развелось великое множество, я решила попробовать себя в амплуа специалиста «рукопротяжной мастерской» и посмотреть, как люди будут подавать, а потом написать материал. И вот собраны необходимые элементы костюма, а знакомая художница навела шикарный грим. Бомжиха из меня получилась колоритная: а ля припухший (от голода) кот Базилио.
До того, как отправиться в магазин «Туймаада», где всегда можно было встретить соратников по «профессии», следовало совершить проверочный вояж по редакции и Дому печати. Прошмыгнув мимо зазевавшейся секретарши в приёмную, я представилась президентом Общества бомжей. Наш тогдашний главный редактор Э.М. Рыбаковский демократично предложил стул и глазом не моргнул, когда я отпила воды прямо из графина на столе. На мою просьбу дать денег вымирающей организации Эдуард Михайлович сдержанно ответил, что редакция рада бы помочь, однако…
Тут я не выдержала и расхохоталась. А смех мой, надо сказать, весьма специфичен и спутать его с другим сложно. Поэтому лицо редактора, выражающее доселе индейское спокойствие, сразу и несказанно просветлело. Так я и не узнала, на какую сумму помощи низшей социальной прослойке отважилась бы родная редакция.
Коллеги подавать не торопились. Реагировали по-разному: пугались, скорбно разводили руками, закрывали двери. Лишь в одном кабинете, где что-то праздновали и на столе стоял торт, поспешно принялись собирать копейки. К торту, увы, не допустили, несмотря на прямые намёки и жесты.
Экзамен прошёл отлично. Меня предупредили, что «рабочие» сферы влияния среди попрошаек поделены и надо бы поберечься от нечаянного вторжения на чужую территорию. В качестве охраны отдалённо выступали шофёр и фотограф. Всё могло кончиться вызовом милиции либо людей в белых халатах, которым сложно растолковать, кто ты есть на самом деле – журналист, бомж, президент или Эйфелева башня. Это было бы ещё интереснее, и после мы жалели, что предупредили продавцов.
Народ покупал хлеб. Возле кассы толпилась хмурая очередь. Оживлённые взоры вначале повернулись в мою сторону, затем, когда я начала приставать и канючить «подайте…», люди как по команде потупились. Послышалась приглушённая ругань, кто-то громко завозмущался присутствием негигиенического субъекта в продовольственном месте.
В голове уже закрутилось унылое подозрение, что я и актёрское мастерство – вещи несовместные, как вдруг начали подавать. Нищий – всегда психолог, и глаз быстро «наметался». Я безошибочно определила двух-трёх «новых русских» и внезапно остро осознала пропасть социальной разницы. Вживаясь в образ, мысленно окрестила их буржуями, но один из этих любителей рябчиков и ананасов сам подошёл с двумя бумажными десятками…
Осмелев, я подступила ближе к мужчинам, со смущённой усмешкой достающим из карманов мелочь. К вздыхающим женщинам, роющимся в кошельках. Молодой парень «пожертвовал» бутылку пива. Бедно одетая старушка высыпала в протянутую руку горсть монет, и моя лицедейская душа укоризненно взвыла. Я чуть было не бросилась вдогонку за доброй бабушкой в страстном порыве отдать ей весь улов, добавив своё, рискуя сломать красиво выстроенное действо… И вовремя остановилась: старушка оглянулась. На лице её мелькнуло такое выражение, какое, наверное, озаряет приносящих дары волхвов… Похожий взгляд я заметила у мальчика, подосланного ко мне с копейками сердобольной мамой… У пожилой женщины, купившей для меня половину хлебного батона, почти горячего – хлеб недавно привезли… Железный рубль, вложенный в мою ладонь симпатичной девушкой, тоже был тёплый, согретый рукой… Люди жертвовали, несмотря на собственное безденежье, на совершаемую в верхах экономическую смуту, на мой непотребный облик!..
За полчаса с небольшим я «заработала» около тридцати рублей плюс хлеб и бутылку пива. Деньги мы потом вместе с собранными по домам вещами отдали Клубу многодетной семьи.
Некоторое время за моей удачей не без зависти наблюдал «коллега» с искалеченной рукой, высохшей веткой торчащей из нарочно задранного рукава. Покрутившись рядом, он выразительно стрельнул глазом по пивной бутылке и шепнул, что надо бы поговорить. Выпивка на работе в планы не входила, однако того требовала чистота эксперимента. Отойдя в сторону мясного отдела, где не было ни мяса, ни продавцов, мы закрепили знакомство пивом, преломили хлеб вместо закуски…
Новый приятель, разумеется, сразу вычислил фиглярство. Для проформы и смеха предложил скооперироваться и что-нибудь слямзить. Может, у нас что-то бы и получилось, но наметившееся предприятие испортил своей вспышкой фотограф.
Собутыльник ткнул в меня пальцем:
– Э-э, ты кто?
– Отелло, – пошутила я.
– Врёшь, – ухмыльнулся он. – Я знаю, кто такая Отела!
Разоткровенничавшись, признался, что тырить в магазине ему нравится больше, чем собирать милостыню. Он это дело, дескать, вообще не уважает. Только если уж совсем худо.
– Ну и воруй. Ну и сядешь, – сказала я, почувствовав укол уязвлённого самолюбия.
Бомж философски усмехнулся:
– Все тырят. Особенно там, – поднял палец вверх, – ещё как тырят, а не садятся.
И тут я мысленно с ним согласилась. «Там» с их приватизациями и ваучерами впрямь тырили-грабили почём зря, душили народ безнадёгой. «Отелле» не снилось…
А главное, выяснилось, что народ наш, какие бы с ним ни проводили эксперименты, остаётся милосердным. Есть в нём жалость и желание поделиться с тем, кому хуже живётся, невзирая на причины и следствия. И покуда сохраняются эти порывы благо творить – душа в нём большая и богатая. Вне зависимости от размера кошелей.
Ариадна БОРИСОВА