Как перевести слово Божие на язык человеческий

«Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь. День дню передаёт речь, и ночь ночи открывает знание. Нет языка, и нет наречия, где не слышался бы голос их. По всей земле проходит звук их, и до пределов вселенной слова их»

Псалом 18

 

 

– Саломия, с чего начался, нет, не проект якутского перевода Нового Завета, а твой личный проект, твой путь к этой уникальной работе? С веры?

– Да. Я уверовала в Бога, когда училась в аспирантуре Санкт-Петербургского университета в начале 90-х годов, и стала молиться, чтобы Господь дал мне возможность Ему послужить. Причём очень хотелось, чтобы это служение было полезно для моего народа, для родных. Я молилась об этом года два, но о переводе даже не думала. Потом сильно заболела, долго лежала в больнице, а как только выписалась, мне позвонили из Института перевода Библии (ИПБ) и попросили посмотреть перевод начальных глав Евангелия от Марка, который сделали писатели в Якутии.

Чудо, но в тот день у меня впервые за долгое время спала температура, это было начало выздоровления. Тогда, первый раз после болезни, я вышла из дома и поехала за рукописью. Принялась с Божией помощью править, но через некоторое время, к моему большому огорчению, это дело приостановили. Решили, что нашим переводчикам нужно ещё подготовиться. Помню, я шла по улице и плакала, так горько было.

Но через полгода мне снова позвонили и пригласили в Москву на первый после долгого периода советской власти семинар Библейского перевода, проходивший по благословению Святейшего Патриарха Алексия II. В нём участвовали переводчики Библии из многих стран. Я ужасно боялась – слишком ответственное дело, но всё же поехала. Там были очень интересные люди. Неделю мы слушали лекции, участвовали в практических занятиях.

– Кто ещё из якутян принял участие в проекте?

– Наша группа образовалась в 1993 году. На зимнем семинаре ИПБ я впервые встретилась с известными переводчицами из Якутска Марией Алексеевой, Аитой Шапошниковой и нашей землячкой из Англии, языковедом Светланой Егоровой-Джонстон. Руководство Института решило, что Мария и Аита будут переводить и филологически редактировать друг друга, а Светлана и я станем богословскими редакторами. И скоро мы с ней, каждая на своём месте, начали редакторскую работу над Евангелием от Марка.

Летом того же года в Стокгольме, на семинаре, посвящённом переводу Евангелия от Марка, мы вчетвером впервые познакомились с нашим консультантом, известным библеистом, доктором Дэвидом Джоном Кларком из Англии.

В течение двух лет, живя в Москве и Петербурге, я изучала теорию перевода Библии, древнегреческий язык, углубляла свой английский. Нужно было много читать – экзегетическую литературу, толкования святых отцов на книги Нового Завета, наиболее авторитетные переводы на доступных нам языках… Именно в это время я сделала свою первую большую работу – богословское редактирование Детской Библии, которую в Якутске перевели народный писатель Николай Лугинов и Аита Шапошникова.

Скоро Светлана Егорова-Джонстон, занятая другим большим делом для республики, отошла от перевода, хотя через несколько лет ей удалось участвовать в работе над книгой Откровения.

В 1995 году я вернулась в Якутск, к группе. Аита и Мария переводили в своё свободное время, мне же Институт не разрешал иметь другую работу. Ведь богословский редактор несёт ответственность за дух Писаний, точность смысла (а я ещё и переводила, и координировала деятельность группы), поэтому так важно было сосредоточиться на главном – переводе Слова Божия.

В 1998-ом к нам очень своевременно пришёл филологический редактор, доктор наук Николай Николаевич Ефремов. Затем в работу включился переводчик из Крест-Хальджая Валерий Бурцев. Он внёс новую живую струю сочного, красивого якутского языка в текст Послания к Евреям. Кстати, считается, что это самый трудный для перевода текст.

– Скажи, ну почему же так долго – десять лет? Ведь относительно небольшой текст можно «перекидать» с языка на язык довольно быстро (в меру своего понимания и духовного опыта, разумеется).

– Смотря на какой. Сотрудники Института из других регионов спрашивали меня: «Как вам удалось так быстро перевести весь Новый Завет?» Процесс перевода – очень сложный. Суорун Омоллоон называл этот труд «ювелирным».

Перед работой над каждой книгой мы ездили на семинары в Москву. Там десятки переводческих групп из разных республик, стран СНГ в течение недели, а иногда и двух, слушали лекции библеистов, лингвистов, богословов. На практических занятиях учились переводить и апробировать текст, работать с компьютерными программами. После таких семинаров появлялось особое воодушевление. Общение с единомышленниками всегда окрыляет, сил придаёт.

Дальше работа шла так: сперва богословский редактор разъяснял переводчику трудные места оригинала. Нужно было так разбить длинные древнегреческие предложения на короткие, чтобы и переводить, и понимать было легче. Ведь задача редактора – сохранить точность смысла, чтобы искажений не было. А если почти вся глава – одно длинное предложение? Тогда при разбивке его важно не упустить логику и связность текста.

Затем переводчик делает первый черновик, отдаёт его редактору и уже с учётом новых исправлений готовит второй. После третьей проверки этот черновик окончательно переходит в компьютер богословского редактора, который, бесконечно шлифуя и оттачивая, доводит его до готовности.

Потом перевод проходит апробацию. Очень важно определить, в каких местах он понимается неправильно или вообще непонятен. Часто бывает и так: текст грамматически верен, но на нём такой налёт «переводности», что в отчаяние приходишь. Помните «Пигмалион» Бернарда Шоу? Элиза Дулиттл так правильно говорила по-английски, что её за иностранку принимали.

Якутский язык, как любит повторять наш филологический редактор, – «гривастый и хвостастый», по-восточному цветистый. Поэтому приходилось быть начеку, чтобы различать границы между духовностью и душевностью. Иногда даже один аффикс может изменить смысл сказанного. А ведь язык Евангелий лаконичен, афористичен, без излишней эмоциональной окрашенности. Здесь важно дать евангелисту самому за себя говорить, не заниматься украшательством его речи.

Последний вариант отдаём филологическому редактору, задача которого состоит в том, чтобы текст был правильным с точки зрения грамматики и естественно звучал.

После этого работу проверяет наш консультант, доктор Дэвид Кларк, опытнейший библеист и специалист по древним языкам. Он сверяет наш текст с оригиналом и консультирует трудные места. Дэвид душой нашей группы стал.

Больше двух лет заняла подготовка Нового Завета к печати. Это была последняя проверка ключевых терминов, цитат из Ветхого Завета, работа над сносками, подзаголовками, словарём, картами… И бесконечная шлифовка.

И вот, наконец, настаёт время стилистического редактора. Я давно вынашивала желание показать наши тексты старшему брату по вере, народному писателю Дмитрию Кононовичу Сивцеву – Суоруну Омоллоону. Сдерживали робость и неуверенность. И всё же настал день, когда, взяв на то благословение у владыки Германа, я приехала к выдающемуся деятелю культуры Якутии, и эта встреча превзошла все мои ожидания.

– По собственному опыту знаю, что после редактирования от первоначального варианта текста порой и двух слов не остаётся. Насколько сильно изменился перевод Евангелия в итоге?

– Очень сильно. Это естественно. Потому что, шлифуя текст, думаешь не только о нюансах смысла, но и об интонации: «А как бы апостол это по-якутски сказал, с каким чувством?» Особенно изменился текст после работы филологического редактора – стал более сжатым и естественным. Я очень благодарна Н.Н. Ефремову, многому у него научилась. Но ключевые термины, более подходящие синонимы мы искали до самого конца.

– «Нет, это не перевод, это интерпретация, – такой приговор иногда выносят неточному переводу», – говорит консультант ИПБ, кандидат филологических наук Андрей Десницкий. Вольность в интерпретации недопустима. Задача переводчика – «передать смысл текста в соответствии с нашими представлениями о том, как понимали этот смысл автор и его изначальная аудитория». Но как этого можно добиться?

– Конечно, опасность интерпретации всегда существует. Ходишь по лезвию. Поэтому так важно работать в страхе Божием. Переводишь и думаешь, как бы сохранить неоднозначность текста, чтобы не получился плоский перевод, который можно понять только в одном смысле. А там такая глубина. Нужно быть честным, не использовать перевод Библии для какого-либо частного толкования, рационалистического, баптистского или харизматического, например. Нельзя подгонять библейский текст под современные исторические и научные воззрения, навязывать ему то, что сформировалось в более позднее время. Писания сами должны за себя говорить.

Лучшая защита от всего этого – сознание своего невежества, твёрдая решимость не вводить собственные фантазии. Здесь на помощь приходит многовековая традиция истолкования отцов Церкви. И наука – вспомогательная литература, написанная с учётом достижений новозаветной текстологии. К счастью, тексты проходят серьёзную комиссию, поэтому фантазии переводчиков пресекаются в самом начале.

Кроме того, одно и то же место может иметь разные интерпретации. Например, когда мы переводили 21-й стих 3-й главы 1-го Послания святого апостола Петра «…крещение, не плотской нечистоты омытие, но обещание Богу доброй совести…», возникла такая трудность. В греческом языке слово «eperotеma» можно понять и как «прошение», и как «обещание». В Синодальном переводе стоит «обещание». Мы тоже остановились на этом слове. Но когда я прочитала книгу диакона Андрея Кураева «Протестантам о православии», то решила посоветоваться с архиепископом Германом. Объяснила владыке, что отец Андрей твёрдо стоит на том, чтобы это слово понимать как «прошение». «Обещание» он считает протестантским истолкованием. А Феофан Затворник говорит, что переводить это слово надо именно как «обещание». Архиерей подумал и сказал: «Феофан Затворник – человек святой жизни, давайте мы ему доверимся». И мне спокойно так стало – и консультант этот вариант утвердил, и Высокопреосвященный владыка на нём остановился.

– Полагаю, эти споры не только нормальны, но необходимы. Ещё апостол Павел сказал: «Надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор. 11, 19). Важно, чтобы рядом находился человек высокой духовной жизни, мнению которого можно доверять.

– Это такое счастье, что нас поддерживал архиепископ Герман. Он замечательный человек. У некоторых переводческих групп возникали проблемы с архиереями, в епархиях своих. А вот владыка Герман меня всегда поражал своим вниманием и мудростью. Приду к нему, он меня терпеливо так выслушает, затем спросит: «А как Вы сами думаете?» Никогда не требовал буквальный перевод, всегда стоял за дух Истины. И это так окрыляло, вдохновляло. Часто приходишь к нему вся зажатая, подавленная, с массой проблем, а он сядет за свой стол, выслушает вдумчиво, поговорит с тобой, и всё ясно становится, спокойно так. Он освобождал от тяжести внутренней.

– А ещё пример приведи, пожалуйста, ваших трудностей.

– Они были на каждом шагу. Теперь текст вроде бы читается легко, благозвучно, так люди говорят, и мне это радостно. Ведь над каждым словом бились. Как, например, трудно было перевести Послание Ефесянам (1, 3-14). Там целых 11 стихов – одно предложение! Самое длинное во всём Новом Завете. Оно так тонко организовано: в нём семь благословений и четыре похвалы. Там игра двойного значения корня евлог – «хвалить» и «благословлять». Семь благословений включают в себя избрание, предопределение, искупление, открытие тайны, предназначение, слышание истины, запечатление Духом. Это богословский гимн, и он имеет свои риторические особенности. И самое сложное здесь было даже не в том, чтобы всё это точно выразить по-якутски, а в том, чтобы разбивкой текста на короткие предложения верно передать смысловые отношения внутри текста.

– Но это сложности собственно лингвистические…

– Очень трудными для перевода оказались даже, казалось бы, предельно простые 24-й и 25-й стихи 1-й главы Евангелия от Матфея: «Иосиф… принял жену свою, и не знал Ее. [Как] наконец Она родила Сына Своего первенца…» Толкование православное и протестантское очень отличаются, и мы стремились к тому, чтобы не сказать больше, чем Дух Божий.

– Во многих проектах по переводу Библии на языки народов СНГ в ИПБ ведущую роль, наряду с историками, библеистами, лингвистами, играют поэты, писатели, люди, владеющие художественным словом. Это так важно?

– Конечно, в Библии очень много поэзии, и это прекрасно, когда переводчик обладает литературным талантом. Можно ведь иметь веру, знания, но переводить сухим, казённым языком.

– Выдающийся переводчик и филолог Ефим Григорьевич Эткинд считал поэзию квинтэссенцией националь­ного языка, а Иосиф Бродский утверждал: «Будучи высшей формой человеческой речи, поэзия не только самый сжатый, но и наиболее конденсированный способ передачи человеческого опыта; она также предлагает наивысшие из возможных стандарты для любого лингвистического действия – особенно на бумаге». Что нового привнёс в работу, в сами тексты ваш литературный редактор, народный писатель Якутии Суорун Омоллоон?

– Он пришёл в самый трудный период. И привнёс с собой мир и покой. До этого я пыталась работать с одним писателем, довольно известным. Но – не получилось. Только драгоценных три месяца потеряла. И мир душевный. А Дмитрий Кононович на мою просьбу ответил: «У Господа взял, Господу и отдам» – и перекрестился. Через несколько дней я ему показала огромную кипу бумаг. Он просмотрел её дома, приехал ко мне и говорит: «Не могу за такой срок сделать эту работу. Мне нужен год». А Институт давал на неё один месяц (конечно, реально потребовалось гораздо больше времени).

Я приуныла. Он меня успокоил: «Если Вам нужна рецензия, я дам». «Вы считаете перевод плохим?» – спросила я. «Нет, – отвечает он, – перевод очень хороший». «А тогда в чём дело?» – удивилась. И Дмитрий Кононович сказал: «Я привык работать по совести, и мне, чтобы прочитать такой текст, надо минимум год. Наверное, я должен отказаться, чтобы быть честным». Я спросила, что он имеет в виду, ведь прочесть текст можно быстро. Он объяснил: «Мне надо иметь под рукой несколько переводов, чтобы сравнить, посмотреть, всё ли тут верно». Я возразила: «Это Вам не надо на себя брать, уже десять лет над переводом работало много людей, богословская комиссия его утвердила, теперь осталось доработать именно с точки зрения якутского слова». Тогда он обещал попробовать. И дело пошло.

Дмитрий Кононович на удивление быстро и увлечённо работал. Всё делал в срок, потом мы вместе разбирали. Я говорю: «По-моему, вот тут чувствуется, что это перевод». И те места, в которых имелись сомнения, читала ему вслух, а он сразу понимал, где что надо изменить и предлагал: «Надо бы так». И текст начинал звучать. Он мастер слова был. А большой художник чуть-чуть кистью прикоснётся к картине, и она уже по-другому смотрится. Как будто ключик к тексту находил. Когда газета «Логос» напечатала отрывок из Послания, филологический редактор удивился: «Я не узнал наш текст. Надо же, великий мастер притронулся, и он преобразился», – так радовался.

– Как хорошо, что человек способен радоваться, а не сердиться, когда его работу улучшают!

Дмитрий Кононович был человеком глубокой веры. А насколько это важно для переводчика Священного Писания – верить в Бога, молиться, поститься, исповедоваться, причащаться? Ведь известно, чтобы написать икону, не достаточно самого высокого профессионализма. Художник должен жить особой аскетической и духовной жизнью. Иначе выйдет лицо, а не лик, картина, а не икона. Если переводчик не живёт Христом и во Христе, Благодать Божия его не коснётся, Слово не откроется. Я ошибаюсь?

– Ты права, это самое трудное. Самое больное и мучительное для переводчика – чувствовать своё недостоинство. Нужно работать, всё время прислушиваясь к Господу. Переводчик всю жизнь свою посвящает главному, чтобы уловить верную ноту. Даже уже когда всё готово, переведено, думаешь: «А так ли Господь это сказал бы?» Самое сложное, когда верхние, грубые пласты уже снялись и остались тонкости – на уровне оттенков значений. Ты – лишь инструмент, ты просишь Бога о помощи, и Он открывает. Нужно только быть способным это воспринять, услышать, быть готовым к тому, чтобы Господь мог через тебя говорить.

Можно читать сколько угодно методической литературы, даже святых отцов и – не достичь цели. Допустим, автор книги-руководства говорит из опыта африканских переводов, а ты чувствуешь, что это не то, ты это не принимаешь. Наверное, можно так перевести Слово Божие на язык какого-то племени, но у нас другая традиция, другой опыт, всё другое. Поэтому ищешь верное слово, интонацию, звук. Порой сидишь за столом и чувствуешь, как на тебя давит тяжёлая, необузданная, непросветлённая языковая масса, а тебе нужно извлечь из неё те слова, которые единственно нужны, и привести их в такой строй и лад, чтобы душа запела при чтении. Порой выматываешься полностью, но Господь рано или поздно всегда выход покажет, нельзя только Его Самого терять. Самое главное – стараться перевести Слово Божие на… свою жизнь. И тут, конечно, роль молитвы, исповеди, Причастия и поста первостепенна.

– Наверное, только поэт от Бога и ради Бога может перевести непереводимое. Лука Маневич, богословский редактор кумыкского проекта, очень интересно говорит об игре слов в древнееврейском тексте Ветхого Завета, связанной с особой верой в силу слова, в непостижимую связь между предметом и словом. Удалось ли на якутском языке заставить слова играть?

– Я как-то слушала в Москве лекцию Луки Маневича об игре древнееврейских слов в Ветхом Завете. Человеку непосвящённому понять его просто невозможно. Кстати, он – внук известного якутского профессора Луки Харитонова. Думаю, Маневич прав: игру слов в 99 случаях из 100 передать невозможно. Новозаветный текст тоже очень поэтичен, в нём много риторических приёмов. К сожалению, перевод, даже самый лучший, невозможен без потерь. Но мы, как могли, стремились передать красоту текста.

– А если такого слова совсем нет в языке? Писатель И.А.Гончаров в своём «Фрегате Паллада» очень выразительно описывал муки первых переводчиков Евангелия на якутский язык, трудившихся по благословению святителя Иннокентия (Вениаминова).

– Часто понятия библейской действительности не имеют у нас своего соответствия. Потому что большое различие в географическом положении, традициях, верованиях, мировосприятии. В таких случаях приходится ограничиваться описательной фразой. И тут опасаешься многословия. Но были моменты, когда мы твёрдо шли на заимствование, и даже без всякого фонетического адаптирования. Например, слово «Агнец». У нас была попытка использовать «Îî Áàðààí». Кто-то предлагал «Õîé ΐîòî», но всё это было отсеяно.

– А вдруг вы ошибались, вдруг то, что вам понятно (потому что вы в теме), будет непонятно простым людям или понято неправильно?

– Для этого существует апробация, когда текст читают или слушают носители языка. Например, с книгой Откровения я поехала в Вилюйский улус. Не специально – в командировку, а просто к родителям. Там очень чистый, «неиспорченный» русским якутский язык. Идеальные места для апробации. Она важна, поскольку спасает от ошибок в передаче смысла. Мы читаем текст в группе или одному человеку, неискушённому в вопросах веры, и проверяем естественность, точность и понятность перевода.

– Можно ли сказать, что вам было проще, чем другим переводчикам ИПБ, поскольку у якутов есть традиция христианского вероисповедания, опыт перевода книг Священного Писания?

– Я об этом всегда говорила. Ну что бы мы сделали без них – первых апостолов Якутии? Сколько было молитв у них, сколько трудов! И всё это вошло в духовный обиход, переплавилось в культуре, стало частью жизни народа. Например, слово «Айыы Тойон» (Господь)… Это сейчас мы, христиане, произносим его, как дышим, а для чувашской группы оно – до сих пор головная боль.

– Николай Куулар, переводчик Нового Завета на тувинский язык, сказал: «Для любого народа перевод Библии – это событие огромного культурного значения. Оно сродни великим открытиям предков, которые ходили за великие горы, заплывали в неведомые моря и приносили вести о других мирах». А как ты оцениваешь роль нового перевода в жизни саха?

– Надо просто прочитать то, что Дмитрий Кононович написал в предисловии к Новому Завету. Он всё сказал. А я теперь читаю Евангелие свежими глазами, как будто к нему не имею отношения. И мне радостно.

– Меня потрясли твои слова: «Если бы Ангел заговорил с якутом, мы бы услышали чистейшую якутскую речь». Ты хотела сказать, что якутский язык настолько богат, что на нём можно передать Слово Божие?

– Я хотела сказать, что лучше всех якутский язык знает Господь.

– Какая чудная мысль!

– Я просто думала, если бы Бог послал в мою деревню Своего Ангела, неужели бы он разговаривал на каком-то ломаном, с русским или американским акцентом, языке? Ангел бы сказал так, чтобы, как говорят якуты, «вошло в сердце и печень». Поэтому и в молитве всегда просила: «Господи, Ты знаешь, как это сказать, помоги, открой».

У Бога есть всё, но всё ли мы у Него взяли? Всё ли мы дали Ему сказать? Ведь можем и помешать Ему заговорить по-якутски. Как Бог с детьми своими разговаривает? С любовью отеческой. А у нас часто переводы вымученные, и любви нет в них. Апостол Павел какой любовью горел! В нас-то такой любви нет. Это самое трудное, мучительное, трагичное – как вложить в текст то, чего нет в тебе самом?! Надо попытаться хотя бы на кончик ногтя быть таким, каким был апостол Павел, чтобы суметь перевести его.

– Понимаю тебя. Саломия, будет ли продолжаться работа над Новым Заветом?

– Да, мы в предисловии об этом говорим. И читателей «Логоса» можно попросить: если у вас будут замечания и предложения, присылайте их, пожалуйста, в Институт перевода Библии или в епархию. Мне и раньше приходили письма, которые придавали силы. Жаль, что на адрес ИПБ мало кто пишет.

– Наверное, стоит предупредить, что поклонникам адвентистского или иеговистского вариантов перевода Библии можно не затрудняться. К сожалению, якутская пресса и без того даёт им широкую возможность для злобных выпадов в ваш адрес. Утешает то, что любой даже далёкий от христианства, но здравомыслящий и вменяемый человек, поймёт, что тот дух злобы, которым дышат эти статьи, не имеет ничего общего с Божией благодатью. Как ты относишься к этой травле?

– Вообще-то христианин должен радоваться, когда его грязью обливают. У меня есть одна знакомая, которая говорит, что это от многих грехов её отмывает. Хотелось бы походить на неё. Пусть Господь благословит тех, кто нас так ругает. А если человек придёт с болью за Слово Божие и укажет нам ошибки, мы будем только рады.

– Получается, что каждый читатель может стать соавтором перевода Нового Завета.

– Так оно и было. Столько людей бескорыстно помогали. Божий человек надломленное не доломает и едва курящееся не угасит. Всем им Господь да воздаст сторицей.

– Дай Бог вам побольше таких читателей-соавторов. И ещё желаю, чтобы новый перевод Священного Писания стал для народа саха тем созидательным духовным фактором, каким он был для всех христианских народов. 

Беседовала Ирина ДМИТРИЕВА