Протоиерей Михаил Зайцев родился в Таджикистане, вырос в Северном Казахстане, служил в армии, в 1985 году приехал в Якутию и прожил здесь 20 лет. Из них 11 – в священническом сане. Нерюнгри, Нюрба, Верхоянск, Якутск, Томмот, Чокурдах, Белая гора – вот неполный список мест, где он служил, проповедовал, учил людей и учился у них сам.
Сейчас отец Михаил – настоятель Сергиево-Казанского кафедрального собора и храма вмч. Пантелеимона в г. Курске, но связь с дорогими якутянами и, что особенно приятно, с «Логосом» не потерял.
Беседуя с батюшкой, я думала о том, что если север сделал его тем, что он есть, то меня во многом сделало тем, что я есть, общение с ним. И не только меня. Поэтому всякий наш разговор я стремлюсь донести до наших читателей.
Свободны – и в жизни, и в Церкви
— Отец Михаил, я помню, как Вы любили ездить в Чокурдах, каким радостным, просветлённым оттуда возвращались. Теперь для Вас и южноякутский Нерюнгри – север. Часто говорят, что северяне – особый народ. Так ли это, на Ваш взгляд? В чём эта особенность состоит, как проявляется? Ведь мы же не можем говорить, что на севере хорошие люди живут, а на юге плохие?
— Думаю, яркие, хорошие нравственные и духовные качества присутствуют у людей, где бы они ни жили, только где-то это по-настоящему редкость (а потому и вызывает большую радость!), а где-то – явление более привычное.
Буду говорить только о собственном опыте жизни в Якутской епархии и о тех приходах, которые неплохо знаю, за всех ручаться не смею. К тому же многое, наверное, изменилось, я ведь давно уехал.
У меня сложилось впечатление, что жители центральной России в решении своих проблем гораздо меньше, нежели северяне, привыкли рассчитывать на собственные силы или коллективные (в церковной среде – общинные). Жители севера – и верующие, и неверующие –более ответственны и самостоятельны. Это отличало и коренные народы, которые тоже когда-то сюда пришли, и первопроходцев, и тех, кто Сибирь покорял. Им не на кого было рассчитывать – лишь на себя да на Бога.
Очень важно, что на севере не было такого идеологического пресса, который давил людей здесь. Северяне, по-моему, не подвергались такому унижению со стороны власти, как в центре и на западе страны, меньше зависели от её подачек. Отсюда присущий им дух внутренней свободы, достоинства, долга, братства.
— Я бы не совсем согласилась с тем, что на севере были тепличные условия (такой парадокс!).
— Я сейчас не о «гулагах» говорю. Но за пределами колючей проволоки условия были, на мой взгляд, менее жёсткими. Северяне однозначно более свободные люди. Они потрясающе свободны! Я в советское время их в любом аэропорту со спины узнавал (как иностранцы – советских граждан по затравленности и суетливости!) по присущему им чувству человеческого достоинства, которое во взгляде, в движениях, в осанке читалось.
— А в церковной жизни это проявляется?
— Конечно! В Церковь кто пришёл? Те же самые северяне! Сначала все мы, те, кто приехал, прошли определённую школу свободы, мужества и в церковную среду вошли уже с изменившимися чувствами, взглядами, навыками. А те, кто там родился и жил, всегда это в себе несли.
Северяне, приходя к Богу, как правило, понимали, что теперь они должны становиться лучше. Многие с открытым сердцем трудились в том, что называется православной аскетикой, – с той решительностью, какую проявляли на любой работе в суровых северных условиях. Они несли с собой в Церковь достоинство, искренность, целостность.
Огромную роль сыграл тот факт, что в Якутии в то время, когда я воцерковлялся, практически не было «исторических» церковных традиций. Это дало огромное преимущество. Господи, слава Тебе! Мы воцерковлялись с чистого листа, с собранностью на Боге, без отягощения тем наносным, обрядовым, оккультным багажом, который так часто сбивает с верного пути, закрывая собой Творца.
Все сразу начинали читать Евангелие, Псалтирь, Патерики. Мы в руки не брали те неумные книжки, которыми в России зачитывались, уходя в раскол и сектантство. У нас вырабатывалось чувство неприятия подлогов, на приходах практически не было «блажных» (люди церковные понимают, о чём это я). Во всяком случае, в Нерюнгри, Чокурдахе. Все учили славянский, вскоре после воцерковления молились на нём, и проблемы языка среди прихожан не возникало. Это было нормально, как нечто само собой разумеющееся: надо трудиться, а труд – в радость! А на «материке» люди всю жизнь могут ходить в храм и не знать церковнославянского языка, они не молятся на нём, он им непонятен.
Здесь попробуй прийти к вере – тебя таким диким количеством второстепенных вещей загрузят (страшилками, обрядами, условностями), что ты и глаз на Христа не поднимешь, не сможешь взлететь. А там было просто: ты пришёл к Богу спасать душу, для этого надо немного – стремиться к пониманию Евангелия и стараться жить по нему. В литургической жизни главное – Исповедь, Причастие. А дальше… Молись, борись со СВОИМИ страстями, уповая на Господа. Всё! Но тут эта простота не проходит – многих до сих пор трясёт с этими глупостями в отношении ИНН, концов Света, «распутиными». Потому тяжело бывает помочь человеку встать в сознании своего греха перед Всемогущим и Всемилостивым Богом.
— Отец Михаил, а если сравнивать приезжих людей и местных, коренных, в том числе и русских жителей? Разница есть?
— В основном местные люди искреннее, честнее, целостнее нас. По моим переживаниям это так. Подкупало то, что у них «да» – «да», «нет» – «нет». У нас, приезжих (неважно, какой национальности), много оговорок. Мы скользкие. Я в миссионерских поездках с якутами, эвенками, юкагирами встречался. У них всё гораздо проще: если ты вызываешь доверие у человека в том, что делаешь, ты ему друг, если нет, – увы… Он не станет со мной лицемерить: если я в его глазах недостойный священник, он со мной не будет общаться. Я только на Крайнем Севере видел в людях уверенность, что случись нужда – близкие помогут. Это – право на помощь.
Религиозное чувство у коренных северян развито больше. Я не встречал у них «шариковского» хамства (чего хватает у нашего брата, славянина). Они с большим уважением относились ко мне как к священнику, даже не будучи христианами. На Крайнем Севере живут оленеводы, так вот они вообще не умеют врать, лицемерить, воровать, отказывать в помощи… Они не крещены, но как жалко мы, христиане, выглядим по сравнению с ними в нравственном плане! Со стыда сгореть можно.
За всю мою практику священническую (я тысячи людей крестил – тех, с кем разговаривал перед этим) ни один человек европейской национальности не сказал, что не может принять Крещение в силу того, что внутренне не готов бороться с грехом. А от якутов, эвенов я такое слышал. Вижу, что человек созрел, спрашиваю: «Почему же ты не крестишься?», а он отвечает: «Ну как я могу? Надо же будет поститься перед Богом, молитвы знать. Я не знаю. Курить ещё не бросил. А вдруг поститься не смогу, Бога прогневлю. Что я Ему врать буду в крещении? Не могу я так поступить».
То есть у человека, даже некрещённого, есть живое переживание Творца! Задайте сейчас этот вопрос уже не один год посещающим храм европейцам. Многие не поймут, Кого и почему им нужно стыдиться. А тут, представьте, он ещё не крещён, а у него такое религиозное чувство! Оно не сформировано, оно сырое, но даже в таком виде – ярче, чем у нас.
В России почти все крещены, но здесь я не вижу такого переживания Христа. Больше того, когда на исповеди спрашиваешь: «Что в твоих отношениях с Богом сейчас самое важное и самое грустное?» – человек теряется, не понимает, о чём речь. У него нет веры, в которой Господь переживается как самая близкая реальность.
Это чувство правды и позволило людям на севере создавать удивительные христианские общины. Кстати, уже в девяностых годах мы не крестили людей без подготовки. А в отдельных общинах таинство Крещения совершали только с поручительства прихожан. И какие там выросли приходы! Оставалось только удивляться, как Бог в самых, казалось бы, «неперспективных» местах являл в людях Свою силу!
На севере, везде, где я был, в каждом храме была реальная христианская община, семья единомышленников, людей, которые идут по одному вектору. Там ведь каждый приход создавался с нуля – не на крестных ходах и обрядах, на чём здесь вера часто зиждется, а на переживании Бога, Христа, с которым надо выстраивать личные отношения, потому что только Он тебя спасти может! А для этого надо отказаться от многого из того, что раньше тебя с Ним разлучало.
Все язычники – иконы Бога
— Но как-то очень мало людей, принимающих христианство у нас… Сильны языческие тенденции, причём ладно бы традиционные – срочно из пальца высасывается миф о религии тенгрианства, которое пытаются протолкнуть на уровне Ил Тумэна.
— У вас чистое язычество реанимируют, это не так страшно. Страшно то, что в России язычество ходит в христианских одеждах.
— Например, чтобы понятнее было читателям…
— Проповедь целительства, сглаза, порчи, вера в приметы, страх колдовства, религиозные отношения, построенные на принципе: для того, чтобы что-то получить, нужно что-то кинуть Богу в виде некоего действия, предмета, суммы денег. Так строятся отношения с Творцом: Ты – мне, я – Тебе. Рынок! Базар. Вера рассматривается исключительно как средство решения земных проблем, и Христос с Его Царством Небесным уже не нужен.
Что такое язычество по существу? Это незнание истинного Бога. Всё остальное – вторично. Язычник – человек, не знающий Бога, и, как следствие, не живущий с Ним. Я постоянно сталкиваюсь с этим в России. Крещёных людей много, но спроси у них: «Что в твоих отношениях с Богом самое сложное? Что тебя больше всего беспокоит в твоих взаимоотношениях с Творцом?» Люди просто «зависают»…
— А как нам, христианам, относиться к язычникам?
— У христианина не должно быть деления, как к кому относиться. Заповеди Господни универсальны – любить нужно всех людей. Не стоит, конечно, идти на поводу у них, но надо уважать, видеть в каждом пусть и поруганный, но образ Божий. Митрополит Антоний Сурожский объяснил, как следует относиться к человеку, который кажется тебе плохим: «Пожалей, и повернись к нему светлой стороной своей души; скажи ему: Ты меня не обманешь своими поступками, как бы они ни были злы; я знаю, что ты – икона Божия; что эта икона осквернена, изуродована, а всё-таки я это знаю и в тебе поклоняюсь Богу, а тебя люблю, как брата…»
— В Якутии активно внедряется мысль о роли православной Церкви как одного из инструментов колонизации. Может, поэтому на местных интернет-форумах часто звучат упрёки такого типа: «В данное время в Якутске от 5 до 10-ти храмов и один единственный дом Арчы… и ещё строят за огромные деньги ЦПШ в Залоге… зачем всё это? Может, это моральное давление на якутский народ? Ответьте нам!!! Господа… зачем они нам нужны… лучше бы за эти деньги детские сады построили».
Ну кроме того, что в городе только ещё пять храмов действуют, из них два домовых, и даже главный собор Троицкий не возвращён Церкви, то есть государство не все долги отдало, что ещё можно сказать на эту тему? В чём подлинный интерес РПЦ здесь, в Якутии? Зачем север Церкви?
— Не зачем север Церкви – зачем северу Церковь? Думаю, ни якутам, ни русским, ни немцам не следует делать из себя нечто особливое, вставать в позу обиженных – мелко это. Перед Богом разницы нет – какой ты крови. Если так рассуждать, то можно сказать, что греки нас поработили.
Но в чём выразилась эта колонизация? В том, что дали письменность на родном языке, гигиену, медицину, образование, инфраструктуру, научили заниматься сельским хозяйством, строить дома, уровень жизни подняли. Разве с земель коренное население согнали? Гетто сделали? Нет. Следует говорить о вхождении местных народов – благодаря Церкви в том числе – в цивилизованный мир. Ну пришло православие, и что? Всё на месте: земля, недра, культура, язык – всё осталось. Сколько прокажённых было? Их изгоняли из селений, а православные священники и монахини их собирали и лечили.
Я понимаю, можно говорить о колонизации в Северной Америке, здесь трудно возразить – индейцев истребляли, отбирали у них земли, загоняли в резервации (это миссионерство по-западному). В Якутии же численность населения росла после прихода русских, православных.
— Ну почему эта ложь, это лукавство так живучи? Почему за них так хватаются современные, образованные, успешные молодые люди?
— Потому, что правда не нужна. Человек хочет поддержать в себе эйфорию от каких-то идей, переживая которые, он чувствует себя особенным. Тут нормального диалога всё равно не получится. Всё, что ни говори, не будет принято, потому что не умещается в заданный кем-то шаблон. Как говорит апостол Павел: «Вам не тесно в нас; но в сердцах ваших тесно» (2 Кор 6, 12).
Зачем нужно православие человеку? Если у тебя есть бессмертная душа, если у тебя хватает мужества и мудрости пытаться заглянуть за порог земной жизни, то как тебе без христианства? Я не вижу других путей. Но если тебе этого не надо, тогда занимайся чем хочешь, только не суди и другим не мешай. «Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем [надобно] судить духовно. Но духовный судит о всем, а о нем судить никто не может. Ибо кто познал ум Господень, чтобы [мог] судить его? А мы имеем ум Христов» (1 Кор 2, 14-16).
Храмы посещаются людьми, содержатся ими, очевидно, они нужны.
Горе мне, если не благовествую!
— Отец Михаил, но мой-то вопрос ещё о чём был? Монахи, иногда женатые священники с жёнами, малыми детьми ехали миссионерствовать в дикие холодные края, на край света. Не ради же царя-батюшки? Не ради расширения границ Российского государства? Что двигало ими?
— Апостол Павел говорит: «…Горе мне, если не благовествую!» (1 Кор 9, 16). Но основной массе наших читателей будет тяжело понять это. Почему святители Иннокентий (Вениаминов), Николай Японский преодолевали тысячи километров, рискуя жизнью? Теоретически (с точки зрения здравого эгоизма) это невозможно объяснить. Необходимо на практике хотя бы коснуться той жизни, которая выводила их на этот подвиг: «Ныне радуюсь в страданиях моих за вас…» (Кол 1, 24).
Представьте: женщина лет сорока, жившая только в своё удовольствие, никогда никого не любившая, кроме себя (даже в мужчине), встречает другую, любящую мужа, детей, заботу о них принимающую как милость, дарованную свыше. Она не ходит по косметическим и массажным кабинетам, фитнес-центрам, не «тусуется» в элитных клубах, но видно, что она счастлива! Ей порой и голову некогда приклонить, а она вся любовь излучает, покой, радость. И как той несчастной «кукле фарфоровой», что жизнь сожгла в горниле своего эгоизма, объяснишь, откуда это счастье?
Если человек полюбил Бога, в сердце вспыхивает огонь, который не может гореть, не изменив его и не подвигнув к делам любви. Они различными бывают. Преподобный Сергий Радонежский уходил в тишину дремучего леса, там, в молитве и покаянии, обретал ещё более глубокие переживания встречи с Богом и делился этим с людьми. Другой шёл проповедовать, кто-то в социальном служении горел.
Почему сегодня мы, христиане, в целом такие пассивные, такие неубедительные? А в нас огня нет! Мы вошли в религиозное измерение, но весь комплекс мирских ценностей и переживаний остался при нас. Мы что-то пытаемся делать – симпозиумы, поездки, конференции, чтения… Но всегда ли с огнём? Лишь когда произойдёт встреча со Спасителем, когда Господь коснётся сердца и оно вдруг переживёт то, чего раньше не было, тогда и может произойти подвижка человека к чему-то великому, неотмирному. Не горим! А вот апостолы горели, поэтому шли, оставляя за собой сад веры.
Вы что думаете, они воспевали царя-батюшку, как советские граждане – генсеков? Христиане, особенно в условиях близкой смерти, глубоко обращены к Небесному Отцу. Временную земную власть они мудро терпят – и безбожников-коммунистов терпели, со смиренномудрием их принимая. Если бы Владыка Иннокентий хотел проявить верноподданнические настроения, угодить царю, то остался бы где-нибудь в Петербурге или Москве, в Академии, получал бы и ордена, и регалии. А он на смерть себя обрекал – ради Бога.
Миссионеры горели. Этим и отличается северный человек. Даже если он не верит, у него внутри пусть малый, но огонёк есть.
— Отец Михаил, Вы уже почти ответили на мой вопрос, и всё же я его задам. Почему, на Ваш взгляд, выпускники духовных школ не хотят ехать на север, в Якутию?
Несколько лет назад побывал у нас один архиерей. Молодой священник, который его сопровождал, признался мне, что не смог бы служить в таких суровых условиях. Я удивилась: «Здесь такие же унитазы, как в Москве!» Он обиделся. Но на самом деле, сейчас не приходится говорить о больших трудностях, особенно в городах. Даже не буду приводить в пример первых миссионеров. Напомню, что ещё в недавнее советское время люди приезжали сюда, создавали промышленность, науку и… кололи в 50-градусные морозы лёд, дрова, чтобы дом обогреть, да и домов-то порой не было… Ни тебе такси, ни мобильников, ни одежды тёплой, «удобства» во дворе, и никто за подвиг такую жизнь не считал – ни учёные, ни алмазодобытчики, ни строители, ни врачи. А сейчас… Храмы пустые, приходы без священников!
— Слабакам на севере не место. А на западе люди внутри размягчённые, стержня нет: «Мне хорошо и здесь, тепло, уютно».
— Но это же нечестно перед Богом!
— Да нет переживания Живого Бога! Нет его. Об этом хотя бы подумать нужно, прежде чем такой вывод сделаешь. Редко встретишь людей с подлинной верой. Чаще церковный уклад вращается вокруг формы, а не Бога, и это не требует от человека искренности, доброй решимости. Многие не готовы к внутреннему подвигу – к тому, чтобы ломать гордыню, бороться со страстями милостью Божией …
Но без этого нельзя отважиться и на серьёзное внешнее делание, тем более такое, как миссионерство, – ни сил не хватит, ни огня, чтобы других зажечь. Опыт становления Якутской епархии является уникальным для России и неоценённым, он непонятен, и потому не востребован. К тому миссионерству, которое сформировало Якутскую епархию, в семинариях, насколько я знаю, не готовят.
Чувство жертвенной любви, жертвенного служения возникает только при одном условии – если ты приближаешься к Богу, оставляя свои интересы. Только Господь может тебе на любом поприще огня дать, больше никто. И в Якутии (Владыка Герман, с которым я служил, всегда к этому подвигал – своим примером, в первую очередь) в центре духовной жизни стоял Христос – ради Христа всё делалось. Не потому ты трудишься, что ДОЛЖЕН, тебе приказали, а потому что в этом твоё счастье, спасение! В центре жизни верующего должен быть Бог, всё остальное приложится.
Север дал мне меня
— А зачем север Богу? Почему Он создал такие тяжёлые для людей условия жизни (ведь есть же места на земле с гораздо более благоприятным климатом)?
— Всё очень просто – сила Божия в немощи совершается. Мне недавно книжку подарили про моряков-поморов, которые, кстати, Северным морским путём доплывали до Якутии. Так вот у них поговорка есть: «Кто в море не плавал, тот Богу не маливался». Центральная Россия, конечно, не Средиземноморье, но здесь комфортно жить. А вот на севере, когда один неправильный поступок, малейшая ошибка в расчётах обрекали на смерть, человек внутренне концентрировался. Насколько надо было быть мужественным, чтобы там жить! И это проявляется во всех сферах бытия. Если человек – отважный охотник или путешественник, он и в вере будет мужественен.
Когда я в армии служил, новобранцы попадали в карантин. После домашней разнеженной жизни парни оказывались в очень жёстких условиях, таких, что, казалось, выжить нельзя. Тех, кто выдерживал, потом на «учебку», в школу сержантов отправляли. Так вот, север – это гвардия. Туда уезжали люди сильные, готовые на поступок, готовые терпеть лишения, трудиться, отвечать за себя и за других. Кто на севере города строил? Инициативная, сильная молодёжь. По Якутии я много ездил и везде видел: там сильные люди.
А в церковном плане север был нужен Богу, чтобы там вырастить очищенную от ненужных исторических, идеологических, обрядовых обременений веру. В Якутии для этого были чистые люди, практически все вчера ещё нецерковные, в среде, где традиций церковных практически не осталось, епископ – человек здравый, искренний, с горящим сердцем… Всё это дало замечательный опыт – православие без досадных наслоений. Я такого нигде не видел. Там уровень благочестия простого мирянина в хороших дальних общинах в пору некоторым монастырям в пример ставить.
Север словно вымораживает в человеке всю негодность. Как там воду очищают? Набирают в ведро, выносят на мороз, она льдом становится, а грязь собирается в серединке. Во льду дырочку пробивают и выливают собравшуюся грязь.
— А как постятся у нас! Обычные прихожане… Понятно, что пост – не главное, но и в этом тоже вера проявляется…
— Да что – Якутск! Там фрукты, овощи продают. Я как-то в Чокурдах приехал, а они сидят на непонятной каше среди полярной ночи. Пришлось уговаривать: «Вы уж давайте поразумнее, лучше в другом поусердствуйте». Там, кстати, хора не было, литургию весь храм пел, не витиевато, но гармонично, осознанно, и самое главное – единодушно. А какие службы совершались – нехитрые и пронзительные, «едиными усты и единым сердцем»!
На север ехали в основном люди думающие. Они и о вере больше думали. Нет там глупого фанатизма, заносов, во всяком случае, их несравненно меньше. Из того, с чем мне довелось сталкиваться, Якутия являет собой уникальный опыт. Лучшего опыта организации епархиальной жизни (по евангельским меркам) я не видел. В мою бытность там он являл некий противовес административно-командному, ориентированному на пиар правлению. Сколько было сделано! Но никаких победных реляций мы не писали, никаких фоторепортажей в глянцевых журналах не организовывали… Радовались тому, что общины создавались, что люди искренне и правильно верят в Бога, дают прекрасный пример жизни христианина.
— А что для Вас лично север, Якутия? Как жизнь здесь на Вас повлияла?
— Всех нас север поменял. Я благодарен Богу за то, что Он сделал нас другими. Мне тяжело об этом говорить потому, что себя «несеверного» уже не помню. Север мне меня дал – такого, какой я есть! И какой бы я ни был, Христос теперь – мой Спаситель.
— Чего бы Вы пожелали тем людям, которые Вас знают, помнят и любят?
— С трепетом и великой благодарностью надо хранить то, что якутяне воспринимают как само собой разумеющееся. Только живя здесь, в центральной России, мы поняли, какое богатство нам было дано в Якутии. Какое благо, когда люди сплочены вокруг Христа! Храните этот великий дар. Ведь, прижимаясь друг к другу теснее на пути к Богу, мы выжимаем из себя всё лишнее и ненужное – то, что не Христово.
Беседовала Ирина ДМИТРИЕВА