Всё проходит… Всё остаётся

Авторы:


Берег культуры, Самое главное
Темы: , , , .

…Помню, как первая моя учительница повела нас, первоклашек, в осенний лес собирать гербарий. Вышли на Красную гору (гора и впрямь красная, песчаник на ней рдяно-охристый, как истолчённая медь) и глянули вниз. Кто-то крикнул: «Ау-у!», и все закричали. Не потому, что притомились и были рады отдохнуть. А потому, что под ногами нашими расстилался весь мир, и что-то непонятное, трепетное странно подкатило к горлу. В груди стало больно и, казалось, если не крикнешь – голова лопнет, такая вокруг была красота. По младости лет и незрелости чувств мы, конечно, не поняли, что все в этот миг были немножко поэтами. Однако не подумали, что глупо кричать «ау-у», если никто не заблудился и никто никого не ищет. Криком рвалось из нас восхищение неописуемой олёкминской красотой, о которой никакими умными и прекрасными словами мы не могли сказать. Эхо отзывалось по всей Красной горе, и какое же это было счастье!.. Странная, вообще, штука – поэзия.

Анатолий Остапчук

Описание изображенияИз подборки «Дом»

Вспомнила я об этом неожиданном единении, когда читала стихотворения в сборнике олёкминских поэтов, к которому должна была написать предисловие. Разные в нём были стихи, но не буду о других, а вот пройдясь по подборке Анатолия Остапчука, вначале сама себе не поверила. Может, думаю, почудилось? Потом целый день «висела» на телефоне – читала друзьям. Сто лет не плакавшая «над счастливою строкой», я читала взахлёб, наплевав на несвободу своего и чужого времени, на деликатность и прочие частности. И друзья откликались на это долгоиграющее «ау-у!» Слушали и не просили остановиться.

«Всё проходит» – этот лейтмотив пронизывает литературное наследие поэта. Он много размышлял о времени. Но стихи его – вне времени и пространства. Это как некое биополе, в которое заходишь с опаской и недоверием, а потом не можешь выйти, настолько его поэзия созвучна твоим чувствам и мыслям. Читается как дневник. Причём как дневник не чей-то, а твой собственный, написанный в те дни, когда тебе было ликующе хорошо и пронзительно плохо. Как будто ты всё это забыл и вдруг нашёл затолканные по углам бумажные клочки, и рушится, и рушится на тебя лавина воспоминаний, чувств, порывов, эмоций… То, что ты сам хотел бы, да не умел выразить. Вот такое простое чудо.

33_2014_19a_3

Вряд ли известно, какой процент подлинно талантливых поэтов рождается в мире на душу населения. Но уж точно не один из ста и даже, возможно, не из ста тысяч… Я читала и каялась, что была знакома с этим человеком, разговаривала с ним, когда он был жив… Зна-ала! И не видела в нём поэта. Внешне он «поэтического» впечатления, увы, не производил. Беглый, намётанный (как мне казалось), а попросту высокомерный в редакционной пресыщенности взгляд мой (я тогда работала в отделе культуры газеты) не сумел отличить, отделить настоящего поэта от кучи многочисленных графоманов разного уровня паршивости. До прочтения стихов – это худшая моя вина – знакомство тогда вообще не дошло.

Я – никто. И лицезреть меня –
Это всё равно, что ночь при свете…

Человек, негромко, незаметно носивший в себе дар Божий, не умел мимикрировать. «Благополучным» не выглядел. Писал стихи без маски, не красуясь, не упиваясь собой. Не смог адаптироваться, «подогнать» свою душу под наше жестокое время, как когда-то джинсы подгонялись под скромный размер неистребимой народной «мечты». Как теперь по параметрам массовых вожделений подгоняются дипломы и джипы.

Покупайте иллюзии. Убегайте в забвенье.
Продаётся последнее в нашей жизни спасенье.
Шёпот тёмных ночей, дождь июльский под солнцем –
Все идёт с молотка… Приготовьте червонцы.

Человека считали безработным, не догадываясь, что его поэтический труд стоит труда какой-нибудь отдельно взятой чиновничьей конторы. Сомнительные произведения сомнительного автора, весьма далёкие от созидательного пафоса, взяли в сборник лишь по настоянию местного литературного объединения.

В переводе с брутального бюрократического языка в последние годы он был БОМР. До этого работал печником и кочегаром. Ничего другого не умел. Клал печи и писал стихи. Пил всякую дрянь. Ел, если было что. Порой его подкармливали в детском приюте. Жил один… Чокнутый, одним словом. Сумасшедшего поэта, случалось, били скучающие подростки…

«Бесполезный член нашего общества», конечно, не состоял в членах никакого творческого Союза. Да и не пытался, как пытаются и преуспевают в своих напористых стремлениях очень многие из тех, чьи стихи не должны были идти дальше внутреннего пользования. А вот пошли, и сочинители их состоят, и выступают-учат на собраниях, как писать, как выпускать книги, и горделиво подписываются под рифмованной пошлостью: такой-то, член того-то. И не разверзаются над головами Союзов гневные литературные хляби, не гремит критики гром… А настоящее – не самоуверенное, не расчётливое, не наглое – не лезет вперёд, истошно крича о себе. Потому и не замечается.

33_2014_19a_muzh-mon-o-nikon-den-vtoroi

Всяких «не» тут можно привести кучу. Стихи Остапчука не авангардные, не новаторские, не политкорректные. Вообще не корректные, не считающиеся с тем, что должен читатель чувствовать и что он чувствует на самом деле. Стихи просто настоящие и по-настоящему трогают душу. Да что там – трогают! Они потрясают.

Встречаются в них несовершенства, неточности рифм, но их не хочешь видеть, как не хочешь отмечать кракелюр на старой картине мастера. Иные метафоры, во всей их трагической выразительности, и насмешливая афористичность воспринимаются, как яркие мазки на лапидарном полотне его незатейливой поэзии.

Есть парадокс, достойный века:
Бесчеловечность человека.

В годы перестройки Анатолий нашёл в каком-то журнале адрес Московских заочных литературных курсов и некоторое время «вёл трезвый образ жизни». Именно тогда его стихи напечатали в журналах «Полярная звезда», «Илин», в московском журнале «Россияне», в сборнике, посвящённом юбилею г. Олёкминска. Поэт выступал на радио, начал сотрудничать с Владивостокским литературным объединением «Творчество»…

Вероятно, курсы ему помогли и в чём-то наставили. Он получил не одно ответное послание, а целых четыре… Но научить его писать ТАКИЕ стихи вряд ли кто-то мог. Потому что научить таланту – невозможно.

Друзья, терпеливо внимавшие моему телефонному бенефису, не сговариваясь, дали поэту «книжные» имена. Вопиющий в пустыне. Поющий в терновнике. Унесённый ветром…

Я ухожу, чтобы вернуться вновь,
Точнее – ухожу, чтобы остаться.

«Дом» – так называется его подборка. «Ау-у!», оказывается, можно кричать из дома. И люди, хоть и запоздало, слышат. Отзываются… Не хочу размышлять о многозначности названия. Здесь, сквозь потаённую боль и ракушечное одиночество, проступают свет, тепло и любовь. Темы стихов – даже не темы, а оси бытия, качаются то в стороны, то ввысь. Но поэт этим и отличается от остальных, что сумел рассказать обо всём так, как ощущалось, как думалось в исповедальной сокровенности не ему (ей, им), а тебе. Только тебе.

Анатолий Остапчук. Из подборки «Дом»

Ариадна БОРИСОВА