В глуши со Христом
Читателя, думаю, заинтересуют даты рождения моих предков. Бабушка родилась аж в 1860 году и умерла 104-х лет от роду, а дедушка появился на свет в 1864-м и преставился в 96 лет. Получается, они при земной жизни захватили по полстолетия от ХIХ и ХХ веков – и царское, и советское время.
Проживала наша семья на границе Вилюйского и Жиганского улусов, что примерно в трёхстах километрах севернее города Вилюйска. Это настоящая глушь, там царило полное бездорожье летом, а зимой с этими местами связывала только узкая, извилистая санная дорога.
Как при такой отдалённости и оторванности от более или менее цивилизованного окружного центра и других населённых пунктов мой дед оставался верующим человеком? Ведь он не мог находиться в тесном контакте с церковью, исполнять все христианские обряды, участвовать в таинствах. В то время люди жили разбросанно, ютились в юртах по берегам озёр, рек и речек, а селений и других сообществ людей не было и в помине. Они появились только в 30-х годах ХХ века, когда началась коллективизация.
Напрашивается законный вопрос: кто же привёл его к Богу? Родители? К великому сожалению, мы о них ничего не знаем. Ведь они жили в первой половине ХIХ века. А тогда даже самые дальние окраины Российской империи, в том числе и Якутия, уже приняли христианство. Значит, родители дедушки, абсолютно неграмотные якуты, были православными и привили свою веру сыну. А он, живя даже в атеистическом советском обществе, сохранил её в душе.
Молитва в закутке
В моей памяти крепко отчётливо сохранились впечатления самые ранние, с тех пор, когда я стал сознавать окружающий мир и научился выражать мысли словами.
Родился я в 1938 году и, как все мои сверстники, пройдя пионерию, комсомол и партию, впитал полный курс атеистического воспитания. Но память хранит воспоминания и другой жизни…
В нашем летнем доме (сайылыке) у деда был свой закуток, вроде отдельной комнатёнки, со скрипучей дощатой дверью. Однажды утром, проснувшись, я увидел: мать стоит перед камельком и готовит пищу. Помню: соскочив со своей лежанки, подбегаю к маме. Ничего интересного – она, как обычно, возится с карасями: то ли варить, то ли жарить их собирается, нанизывая на деревянные палочки (yтэhэ).
А семья наша была большая: дед да бабушка, мы, Васильевы (около десятка человек), Харитина (сестра мамы) со своей семьёй, словом, вместе жила почти вся родня. И я до сих пор не понимаю: чем наши родители кормили эту ораву? Видимо, спасали охота и рыбалка.
Так вот, вспоминается: как раз напротив камелька – дверь дедова закутка. От нечего делать я приоткрываю её и просовываю голову в щель. Увиденное меня поражает! Дед стоит перед рамой с изображением какого-то человека, усердно размахивает правой рукой и кивает головой. Самое странное при этом: он бормочет какие-то слова, смысл которых мне непонятен. Удовлетворив своё любопытство, я закрываю дверь, подбегаю к матери: «Ийээ! Там дедушка с кем-то разговаривает и рукой машет…» Мама тут же оставляет своё занятие и выпроваживает меня во двор со словами: «Не твоё дело, чем эhээ занимается, лучше иди играй, потом на завтрак позову».
Став взрослым, я понял, что дед совершал утреннюю молитву перед иконой и старался сделать это как можно незаметнее и в одиночестве. Я убеждён, что в нашем наслеге только он один ещё молился Богу, доверял Всевышнему, верил в Его всемогущество. Время-то было самое что ни на есть советское.
В начале 50-х годов, ссылаясь на полное бездорожье и большое расстояние и не считаясь с мнением местного населения, наш самый отдалённый от районного центра Тенюргестяхский наслег переселили под город Вилюйск, хотя по дороге было восемь колхозов. Решение тогдашних властей обернулось настоящей трагедией для старшего поколения переселенцев. Не сумев как следует адаптироваться на новом месте, через небольшой отрезок времени так и ушли они в мир иной, больше не увидев милую сердцу родимую сторону.
В 1993 году в составе группы земляков я побывал на своей малой родине, ровно через 44 года, и не нашёл даже места, где стоял наш амбар. Там было сплошное сенокосное поле. Дедовские иконы погибли почти одновременно со смертью своего хозяина.
Бог видит каждое деревце
Мы жили охотой, но более – рыбалкой. Летом на зиму заготавливали рыбу разными способами. Обычно дедушка перегораживал ближайшую речку, соединяющую два больших озера, по берегам которых то здесь, то там жили люди, самодельными щитами из гибкой лиственничной поросли. Её мы приносили на горбу из ближайшего леса. Между щитами оставлялся довольно широкий проход, в который помещались верши для гольяна. А сверху их маскировали мокрой озёрной травой, чтобы пойманная рыба не была видна птицам. Охотники поживиться на дармовщину всегда найдутся и среди пернатых.
Дедушка часто брал меня с собой в лес, в руке он держал небольшой топорик (чохороон). Мне совсем не хотелось отрываться от сестёр и соседских мальчишек, от детских игр. Бывало это в разгар лета, значит, зной, тучи комаров и других насекомых вьются вокруг тебя, кусаются и всячески беспокоят. Тем не менее, я молча следовал за дедом, хотя в душе клокотала обида. Но мы в детстве не знали, что такое ослушаться старших, возразить, тем более спорить или пытаться отлынивать. Бесконечно долго – полдня – мне необходимо было работать в лесу с дедушкой. Он старательно выбирал место, где густо, впритык друг к другу росли тоненькие, гибкие листвяшки, почти без сучьев, и начинал рубить их, а я собирал деревца в небольшие кучки.
Кроме того, мы, детвора и женская половина большой семьи, каждый в своём тымтае (овальной формы берестяной посудине), для удобства прикреплённой к дощечке, на спине таскали рыбу с озера домой. Надо сказать, труд этот очень тяжёлый, тем более, что брести приходилось по неровной лесной тропе. Но более всего нам досаждали комары да слепни. Дэйбиир (махало из конского хвоста) имели только взрослые, преимущественно мужчины. Во время массового лова сами они рыбу не носили, а проверяли верши, выволакивали их на сушу и наполняли гольяном наши берестяные посудины.
А нам дедушка почему-то строго запрещал отламывать веточки деревьев, чтобы отгонять полчища озверевших комаров, советовал для этого нарвать пучок зелёной травы. Так мы и поступали. Он говорил, что каждое дерево имеет свою живую душу, которая способна болеть, страдать и чувствовать обиду. Мы в это свято верили и старались беречь природу. Такое вот доброе и заботливое отношение ко всему растительному миру осталось у нас на всю жизнь.
Но однажды я спросил:
– Эhээ! Ты почему сам рубишь деревья, а нам не даёшь даже веточку отломить, чтобы отмахиваться от комаров?
Дед выпрямился и, сделав строгое лицо, сказал:
– Цыц, несмышлёныш, не говори глупостей! Айыы Тойон Таҥара (Создатель Бог) видит и знает, зачем я рублю молодые деревца, и простит.
Троица по-якутски
До сих пор меня удивляет одно обстоятельство: в нашей большой семье никто из старших никогда не рассказывал о шаманах, чертях, привидениях, злых духах и всякой другой нечисти. Тогда как в те времена не только дома, но и в школах, интернатах в свободное время основной темой разговора бывали именно эти страшилки. Дед с бабушкой, а скорей всего, и мать с отцом были верующими, христианами, крещёными. Поэтому мы, дети, оставались свободными от предрассудков.
Как-то в начале лета семейство наше переехало в сайылык, летнюю усадьбу. К тому времени одна корова отелилась. Вспоминается: проснувшись утром, я чувствую большое оживление в нашем доме. Кто-то вносит в дом охапку свежескошенной, пахучей молодой травы и равномерно рассыпает по полу. Вот мама заходит с вместительным берестяным тазом, левой рукой прижимая его к животу. В правой она держит большой деревянный ковшик (хамыйах) и, зачерпывая им из чабычаха, начинает разбрызгивать молозиво только что отелившейся коровы. Закончив обработку углов, останавливается посередине дома и широкими жестами веером отправляет его на потолок, что-то приговаривая при этом.
По малолетству я не смог уловить смысл её слов, да разве пятилетний мальчишка будет прислушиваться, ему любопытнее сам процесс! Но нетрудно догадаться: очевидно, она угощала духов и одновременно просила Бога послать в её дом изобилие и благополучие, ну и здоровья всем домочадцам. Этот обряд, видимо, исполнялся ежегодно, потому что потолок нашего летнего дома бывал весь испещрён разводами и пятнами, которые ясно проступали через накопившуюся годами копоть.
Меня, конечно, заинтересовал вопрос: какой же церковный праздник таким образом отмечали наши родители? Заинтригованный, я просмотрел «Народный календарь». Оказывается, это была Святая Троица. В день Пятидесятницы ворота и избы украшали берёзовыми ветвями и цветами, полы домов устилали свежей травой. Для меня остаётся загадкой, как мои родители определяли праздничные дни, не имея никаких письменных источников.
Может, кого-то удивит, что православный праздник сопровождался народным обрядом, но мне кажется, что в нас, якутах, многие понятия христианства и язычества переплелись самым непостижимым образом, и сегодня это часто проявляется в нашей повседневной жизни.
Георгий ВАСИЛЬЕВ-МАНДАР,
журналист, писатель,
заслуженный работник культуры Якутии
Воспоминания детства — самые дорогие и яркие. Точно сказано: мы родом из детства! Молитвами наших бабушек и дедушек росли в безбожное время! Автору — спасибо!
Спасибо за отклик! Вы правы, Тамара! К сожалению, одни бабушки и дедушки молились, другие разрушали храмы. И это тоже наше детство.